Забытое время

Глава двадцать девятая

Джейни ехала сквозь пелену этого расколотого мира — мира Ноа и Не-Ноа. Фонари, что включались один за другим, легкий подскок машины на разбитом асфальте, разноуровневые дома с баскетбольными корзинами, и зеленые газоны серели в сумерках, и стремительно остывал воздух, исходящий вечерним гулом, — и все это было Не-Ноа, а значит, бессмысленно.

Мир — он бледнокожий, светловолосый, трех футов ростом, и жилы его пульсируют жизнью.

Вот и все, что способны разглядеть ее глаза. Вот и все, что они сумеют распознать. Силуэты в мире Не-Ноа Джейни различала, не замечая.

А вот мозг ее… ее мозг…

Сама виновата. От этой мысли никак не удавалось отмахнуться. Допустила столько ошибок, столько раз могла свернуть с этого пути и не свернула, столько простейших поступков могла совершить. Могла не звонить Андерсону. Могла решить, что незачем сюда ездить. Могла посидеть с Ноа в кухне, пока он смотрел мультики. Могла проверить, как он там. Должна была проверить. Почему не проверила? Ему же всего четыре года.

Сама виновата.

Думала, ему полегчает, если приехать сюда, а надо было во весь опор мчаться отсюда подальше. Если вспомнить — это не поможет. Поможет, если забыть. Никаких других жизней, никаких других миров. Только этот мир, который здесь и сейчас, только эта необъяснимая жизнь, где разбитый асфальт и Ноа. Больше Джейни ничего не надо. Больше она ничего не хочет. Но она допустила ошибку и, быть может, потеряла его… навсегда?

Нет. Конечно нет. Он вот-вот появится.

Но уже темнело. Ее потерянное и одинокое дитя где-то бродит. Скоро тьма проглотит его красную куртку, его светлые-светлые волосы. И как его тогда найти?

Джейни опустила окно, и густая свежая ночь без Ноа затопила машину.

— НО-А!

Взгляд Джейни метался, ничегошеньки не находя.

Андерсон ковылял по дороге прочь от дома Крофордов, и фонарик хлипкой струйкой света брызгал в широченное ухмыляющееся лицо раннего вечера. Сгущались сумерки, и где-то в этих сумерках был Ноа, и необходимость все исправить пульсировала в теле Андерсона, всплесками накачивая его жесткой энергией, даруемой гормоном, который вырабатывало мозговое вещество надпочечников, — адреналином, а от адреналина подскакивал пульс, учащалось сердцебиение и повышалось кровяное давление, а также уровни глюкозы и липидов в крови, и мозг рикошетил от высоченной стены настоящего в прошлое — на десять, двадцать, тридцать лет назад.

Прита Капур.

Дважды вошла в одну и ту же реку.

Кем Андерсон себя возомнил — богом? Кто он такой, чтоб играть жизнями, прошлыми и нынешними?

Людям не положено помнить. Поэтому большинство из нас и не помнит. Людям положено забывать. Лета — река забвения. Лишь немногие потерянные души позабыли испить ее целительных вод — позабыли забыть.

И теперь Андерсон бродит по этим улочкам, которые для него чужестраннее любой индийской деревни, и, вырвавшись из его груди, в небе снова и снова теряется имя потерянного ребенка. Его последнего ребенка.

Ноа, светловолосый и счастливый, подпрыгивает на цыпочках.