«Ну разочек», — сказал Томми.
«Не дам, — сказал Чарли. — Моя подлодка, а ты ее не трожь». И тут Томми выхватил подлодку у Чарли и сломал ей перископ.
— Короче, извини, — сказал теперь пацаненок.
— Ничего. Я сам виноват. Надо было дать тебе поиграть, — ответил Чарли.
И сообразил, что разговаривает с пацаненком так, будто это Томми. После чего пришла другая мысль (и мысли лупили его прямо в мозг, одна за другой, аж искры из глаз) — что про сломанный перископ знали только они с Томми. Чарли хотел наябедничать родителям, но Томми пропал, и Чарли не успел. Сквозь шуршащие ветки он вгляделся в темноту, и его повело; он прочно сел и раскидал ноги на поплывшем полу. Вот, смотри: это твое тело, это твои ноги в мурашках, это твои блестящие шорты, это твои кеды.
— Я сломал, потому что разозлился. Она такая красивая была, — сказал пацаненок. — У меня никогда такой не было подводной лодки.
— Да ничего.
Чарли посидел, отвесив челюсть. Потом решил, что рот надо бы закрыть.
— Ты по правде Томми, да? — спросил он, сам дивясь своим словам. — Как ты можешь быть Томми?
— Я не знаю как, — сказал пацаненок.
Оба помолчали. Пацаненок ладошкой погладил шипы у ящерицы на спине.
— Спасибо, что за Хвосторогом ухаживал.
— Пустяки, — ответил Чарли.
Он внезапно возгордился, что за все эти годы ящерица Томми у него не подохла. Прямо жаром окатило от гордости, как в детстве, когда он хорошо подавал и Томми говорил: «Отличная подача, Чарли!»
Пацаненок туда-сюда водил ладошкой ящерице по бокам. Хвосторог вперил в него желтые глаза. Интересно, скучал он по Томми, узнаёт его или у ящерицы нынче день как день?
— Мне ужасно жалко, что с тобой так вышло, — наконец сказал Чарли.
— Это же не ты виноват.
— Но я, наверно, мог бы помешать.
— Да не, ты чего? Ты же маленький был.
Чарли сглотнул. В груди было больно. Слова прожгли насквозь все горло, и в конце концов он их произнес: