Забытое время

Ходишь, зовешь — ты рот и пара глаз, а больше ни на что не годен. Вокруг вздымаются воды Леты, и вскоре Андерсон позабудет всё, даже имена потерянных.

Глава тридцатая

Надо отсюда валить.

Пол вбежал в дом. И все равно слышал крики и плач мальца.

Пол вылетел в заднюю дверь, ринулся через двор, вынырнул через дыру в заборе, со всех ног понесся полем в лес. Старый колодец обогнул, дал большого крюка, словно кости могут выпрыгнуть со дна и отдубасить его по морде, во какое шизовое кино крутилось у него в башке, да только это не в башке и не кино. Пол мчался через лес, и ноги подкашивались, разъезжались на сосновой хвое, но уносили его все дальше, вперед, будто можно раз и навсегда обогнать 14 июня, хотя ясно же, что Полу никуда не деться, с ним навсегда останется все это — этот малец, что стоит во дворе и долдонит:

— Почему ты меня поранил, Поли? Почему ты меня поранил, Поли? Почему ты так?

И сердце Пола в ответ долдонило: я не знаю не знаю не знаю.

Глава тридцать первая

Он сидел на краю ее постели. Его гладкая сияющая кожа. Его радиоактивная улыбка.

Привет, мама.

Дениз открыла глаза.

Наступили сумерки. В комнате никого. Томми нет. Его голос ей приснился.

Слово еще гудело в ушах. Мама.

В комнате темно. Поодаль голоса, точки света снуют по полям.

Томми!

Дениз рывком села — закружилась голова. Во рту медицинская горечь; больно моргать. Дениз разжала ладонь и увидела таблетки. В поле и дальше, в лесу, мигают фонарики полицейских. Дышать нечем. Дениз подняла окно. На крыльце разговаривали люди. До нее доносились обрывки фраз.

— …у нас в лесу человек десять, лейтенант…

— Четыре года, откликается на имя Ноа…

Дениз снова легла. Воспоминание накатило приливом, покрыло сознание: и эти люди у нее в доме, и их слова, что вползали ей в уши, — слова о жизни вечной.

Старая песенка. Дениз все это уже слыхала — правда, тогда ответы были другие. Дениз с рождения все это слушала.