Женщина поморщилась, рукой обвела комнату. Девочка глядела на гостей, жуя папайю и тиская обмякшее кукольное тело.
— И все время плачет. Говорит, что скучает по своему ребенку.
— По ребенку?
Девочка смотрела, как мать говорит. Точно кролик в поле — навострила уши, слушает.
— По ее сыну. Плачет и плачет. Хочу, говорит, к маленькому.
Сердце у Андерсона забилось быстрее. Разум, впрочем, остался невозмутим.
— Давно она так говорит?
— Наверное, с год. Мы ей велим забыть. Мой муж ей объясняет: будешь думать о другой жизни — накликаешь беду. А она все равно. — Мать грустно улыбнулась, отложила нож и встала, будто руки умыла.
Мужчины тоже поднялись.
— Еще буквально пару вопросов…
Но женщина, по-прежнему улыбаясь, трясла головой и пятилась к двери.
Они посмотрели, как в соседней комнате ее смутная фигура что-то мешает в котле над низким угольным очагом.
Дитя сидело за столом, гладя куклу по дурацким волосам и немузыкально напевая. Андерсон наклонился к девочке через стол.
— Гаи. Твоя мама сказала, ты раньше жила в Пхичите. Расскажешь, как ты там жила?
Энгзли перевел. Андерсон затаил дыхание. Оба подождали. Не обращая на них внимания, девочка играла с куклой; черные пуговичные глаза будто насмехались над гостями.
Андерсон подошел, присел на корточки. У Гаи были материны высокие скулы под кругами белой пудры и материны тревожные глаза. Андерсон потихоньку сполз на пол и скрестил длинные ноги. Долго-долго, минут пятнадцать, он просто сидел рядом. Гаи показала ему куклу, и он улыбнулся. Они молча поиграли. Она покормила куклу и дала Андерсону, чтобы он тоже покормил.
— Славный ребенок, — наконец произнес Андерсон.
Она нежно щелкнула куклу по нарисованному носу.
— Очень красивый ребенок. — Андерсон говорил мягко, восхищенно. Послушал, как тайская речь Энгзли взлетает и ныряет, точно бумажные самолетики, что неверно взбираются в вышину, а затем падают, не попадая в цель. Может, Энгзли и говорит-то неправильно?
Гаи хихикнула: