— Нет, — отвечал он, — за мной гонятся и могут арестовать в ее комнате, это нарушит ее спокойствие.
Едва успел он вымолвить эти слова, как внизу на лестнице послышался страшный шум. Поднялась суета, беготня, старая дворничиха говорила громким резким голосом:
— Право, ей-богу же, сударь, сюда никто не входил во весь день, во весь вечер, и даже я не отходила от ворот!
Мужской голос возражал:
— Однако же есть свет в этой комнате.
Они узнали голос Жавера.
Комната была расположена таким образом, что дверь, отворяясь, маскировала угол стены направо. Жан Вальжан задул свечу и встал в угол.
Сестра Симплиция упала на колени возле стола.
Дверь отворилась. Вошел Жавер.
Слышен был шепот голосов и уверения дворничихи в коридоре.
Монахиня не поднимала глаз. Она молилась.
Свеча стояла на камине и бросала слабый свет.
Жавер увидел сестру и остановился в изумлении.
Без сомнения, читатель помнит, что само существо Жавера, его стихия, воздух, которым он дышал — заключались в преклонении перед всякой властью. Это была натура цельная, не допускающая ни уклонений, ни ограничений. Для него, само собою разумеется, духовная власть стояла на первом месте; он был религиозен, педантичен и строг по этому пункту, как и по всем остальным. В его глазах священник был дух чистый, никогда не заблуждающийся, монахиня существо непогрешимое. То были души, разобщенные с миром, отделенные от него дверью, из которой исходила одна истина.
Когда он увидел сестру, первым его побуждением было удалиться.
Однако другой долг связывал его и настойчиво толкал его в обратном направлении. Вторым его движением было остаться и рискнуть задать хоть один вопрос.
Перед ним была сестра Симплиция, та самая Симплиция, которая во всю свою жизнь не произнесла ни единого слова лжи. Жавер это знал и почитал ее вдвойне именно за это.
— Сестра, — сказал он, — вы одни в этой комнате?
Наступила страшная минута, в продолжение которой бедная дворничиха почувствовала, что ей делается дурно. Сестра подняла голову и промолвила:
— Да.