— Был когда-то.
— Как так?
— Он умер.
Фошлеван приготовился к чему угодно, только не к тому, чтобы могильщик мог умереть. Однако это была сущая правда: могильщики тоже умирают. Роют, роют яму для других и наконец сами попадают в нее.
Фошлеван так и оторопел. Едва нашлось у него силы прошептать:
— Быть не может!
— Однако это так.
— Но, — слабо возражал он, — могильщик-то ведь дядя Метиенн.
— После Наполеона Людовик Восемнадцатый. После Метиенна Грибье. Деревенщина, меня зовут Грибье.
Фошлеван, весь бледный, посмотрел на этого Грибье.
Это был человек длинный, сухопарый, бледный; имеющий совершенно похоронный вид. Он смахивал на неудавшегося лекаря, превратившегося в могильщика.
Фошлеван расхохотался.
— Какие, однако, чудные вещи случаются на свете. Дядя Метиенн умер; но старый дядя Ленуар жив! Знаете ли, что такое дядя Ленуар? Это кружечка красненького по шесть су, за печатью. Бутылочка сюреннского, настоящего сюреннского из Парижа. А! Так он умер, старикашка Метиенн! Жалко; веселый был малый. Да ведь и вы тоже веселый малый, не так ли, товарищ? Пойдем-ка, сейчас выпьем вместе.
— Я получил образование, — отвечал тот. — Я закончил четыре класса. Я никогда не пью.
Катафалк опять двинулся в путь и катился по главной аллее кладбища.
Фошлеван замедлил шаг. Он сильнее захромал, больше от тревоги, чем от немощи. Могильщик шел впереди. Фошлеван еще раз оглядел этого нежданного-негаданного Грибье. Он был из того сорта людей, которые хотя и молоды, но кажутся стариками, и хотя худощавы, но очень сильны.
— Дружище! — окликнул его Фошлеван. Тот обернулся.
— Ведь я монастырский могильщик.
— Мой коллега, — отозвался тот.
Фошлеван, человек неграмотный, но проницательный, тотчас же понял, что имеет дело с опасной породой, с краснобаем.