После первой рюмки коньяку я лёг в кровать и провалился в забытьё, где продолжал бороться за живучесть отсека…Проснулся от тихого разговора Анны Никитичны с моей женой. Она настойчиво убеждала дочь ласковее относиться ко мне и ценить нелёгкую службу подводников. Из их разговора я с удивлением узнал, что пока я был в море, мать молилась за меня, чувствуя сердцем, что неспроста меня назначили на этот выход. А я-то считал её неверующей. Тогда, наверное, я и понял, что молитвы близких спасают не только подводников, но и других от всяких напостей….
Я потом пережил ещё не одно глубоководное погружение, остался на поверхности жизни, но то запомнил на всю жизнь, и уверен, что молитва матери тогда сыграла не последнюю роль….
Служба продолжалась. И вот я на атомоходе. Тревоги и неожиданные выходы в море продолжаются….
Через полгода после вышеописанной боевой тревоги наша атомная ракетная подводная лодка ушла на боевую службу в Средиземное море. О том, что мы идём в Средиземное море, узнали только выйдя в море, погрузившись и начав поход, когда вскрыли пакеты. Штурман заготовил карты на весь мировой океан. Этот район ещё не был освоен нашими атомоходами. Мы были первыми и как первым нам пришлось решать многие вопросы впервые.
Но главное, в июне 1967 г. мы оказались в центре мировых событий — началась арабо-израильская война. На никакие уступки Израиль не идёт. И опять мир стоит на пороге войны горячей, а мы горанты мира. Сегодня об этом мало кто помнит, человечеству свйственно забывать уроки истории, а нам это стоило здоровья и нервов. Как пишут американские авторы:
Одно дело писать, видя бой со стороны, другое — пережить его. Но, слава Богу, обошлось и в тот раз. Только одним своим присутствием атомоход сумел погасить накал страстей. Мы выполнили свой долг, но не были отмечены наградами. Обиды не держим — это наша работа.
По возвращении в базу после 92 суток похода началась повседневная, изматывающая рутинная работа, где мы были уже не главные. Во всём бал правил береговой чиновник, прикрывающийся морем, словно одеялом….
Через полмесяца после возвращения я встретил в посёлке Заозёрный своего сокурсника Льва Каморкина. Он гулял со своей малой дочкой, а я со своей. Пока дети знакомились, мы разговорились. Он сказал мне, что их подлодку направляют на боевую службу в Средиземное море, а у него нет желания идти в эту автономку. Я ответил ему, что знаю об этом, так как их командир Степанов приходил к нам за нашим опытом похода в СРМ, так моряки называют этот морской театр. Лев сетовал на то, что у него из-за этого похода срывается учёба на офицерских классах по минно-торпедной специальности. Он категорически был против командирской карьеры.
Он любил минно-торпедное оружие, но не любил его применение, от него гибло сразу много людей. Мы вспомнили с ним одну горькую истину, которую высказал когда-то в шутку один из уважаемых наших преподавателей. Мы называли его «папа Лонцих». Приставку «папа» он получил, наверное, за чисто домашний, неофицерский и нестроевой вид. «
Мы дружески расстались, полные оптимизма и надежд на будущее.
Лев Фёдорович служил на знаменитом нашем первенце — атомоходе «К-3», который уже и на полюсе побывал, а теперь, летом 1967 года, направлялся в субтропические воды.
После похода на полюс в июле 1962 г. атомоход попал в полосу фавора — о нём писали в газетах, одна за другой на борт следовали разные делегации, а члены экипажа стали обязательными представителями многочисленных конференций и съездов. До боевой ли подготовки? Измученные командиры тихо спивались и без огласки снимались с должности. В таком «темпе» прошло пять лет, а тут понадобилось заткнуть дыру в плане боевой службы, и вспомнили о «К-3».
Срочно назначили нового командира капитана 2 ранга Степанова, доукомплектовали экипаж офицерами и сверхсрочниками с других подводных лодок, и вытолкнули на боевую службу. Каморкин был самым опытным своим офицером. Экипажу пришлось срабатываться в процессе похода. Несмотря на все недостатки в подготовке к автономке, экипаж и лодка справились с поставленными задачами. Они возвращались домой, когда последовал приказ из Москвы — задержаться на Фареро — Шетландском противолодочном рубеже и провести его доразведку. И это тогда, когда экипаж на пике усталости! Не из-за таких ли необдуманных вводных с дополнительными задачами уже при возвращении в базу погибли АПЛ «Скорпион» (США) в мае 1968 г. и «К-8» (СССР) в апреле 1970 г.?
О «К-8» расскажу чуть ниже, там погиб ещё один мой товарищ и друг Всеволод Бессонов.
8 сентября 1967 г. пришло радио — прекратить разведку и следовать в базу. А в 4 часа начался пожар в 1-м отсеке, причины которого неясны до сих пор.
Люди спали, кроме вахты, и всё началось неожиданно. Лев, в отличие от механика и замполита бросился из второго отсека в горящий первый, а не от него….
Пожар в первом отсеке! Что может быть страшнее этого на подводной лодке, где первый отсек торпедный арсенал — два десятка торпед, и в их числе ядерные. Это понимал Лев Каморкин, который, не считаясь со своей жизнью, аварийно затопил отсек. За этот героический подвиг он был удостоен посмертно ордена Боевого Красного Знамени и забыт. Все офицеры моего поколения знали, что орденов на «фронте» не дают, их больше вручают кабинетным военным. Таков кульбит жизни, и особенно военной. Что толкнуло Льва Каморкина на такой поступок? Это трудно понять сегодня, но не тогда….
Почему это знаю, потому что Лев был моим однокурсником — братом, и я по свежим следам изучал эту трагедию. Таких братьев у меня более сотни. Теперь, когда я знаю, кого из нас готовили, я бы назвал наш большой кубрик в училище на всех, цехом завода по производству пушечного мяса. Но тогда никто из нас не догадывался о нашем истинном предназначении, мы готовились защищать нашу страну от врагов, и, действительно, были большой семьёй. Хотя это и трудно, братья мои за 60 лет разбрелись по свету, но я стараюсь следить за их судьбами. Многие погибли в «холодной войне», не дождавшись войны горячей: вместе с лодками ушли на дно морское, умерли от болезней, от преждевременно наступившей старости, от разочарований и беспробудного пьянства…. Есть среди них и адмиралы, и старшие офицеры, и Герои Советского Союза, но некоторые так и остались лейтенантами. Но у каждого своя судьба, которая тянет не меньше, чем на повесть, но я не профессиональный писатель, поэтому ограничусь небольшим рассказом ещё об одном своём товарище, который был на два года старше меня.
В этом году Всеволоду Бессонову исполнилось бы 84 года, но судьба предоставила ему только 37 лет, которые он прожил достойно. Ему было присвоено звание Героя Советского Союза посмертно не на войне, но подвиг его не менее славен — подвиг в мироное время иногда более значим, чем на войне.