Вадим Кулиниченко
Крепче стали
(документальный рассказ)
Железо всегда остаётся железом, а вот человеческий материал в трагических обстоятельствах проверяется на прочность.
По достижении зрелого возраста, тем более пожилого, становится стыдно писать беллитристику, выдумывать то, чего не было. В нашей жизни, бывало, такое, что и без выдумок тянет на острые сюжеты.
И по прошествии более полувека во сне, как наяву, являются мне события и люди, особенно сокурсники, с которыми мне и после выуска приходилось соприкасаться по службе…
На встречу в 2018 году пришли немногие, да и в живых моих сокурсников осталось мало. «Не густо!» — так бы сказал незабвенный Адмирал флота Георгий Михайлович Егоров, оставивший добрую память о себе у многих подводников времён «холодной войны». Но что поделаешь — жизнь не остановишь. У каждого человека своя судьба, на которую накладывается и судьба страны, а она для нашего поколения была нелёгкой, а старость вообще досталась печальной.
Мы пришли в училище подводного плавания в послевоенные годы, в основном мальчишки из глубинки, которые не то что подводную лодку, но и паровоз видели впервые. Но через 4,5 года из стен училища под грифом «Войсковая часть 62651», это потом оно станет имени Ленкомсомола, мы вышли бравыми лейтенантами подводного флота страны. Напутствуя нас, начальник училища, герой-подводник, вице-адмирал Николай Павлович Египко говорил: «Служба ваша опасна, но почётна…». Так оно и вышло — опасностей было много (в подводном флоте они есть всегда), а вот почёта-то никто и не заметил.
Вот я уже капитан 3 ранга, помощник командира атомохода. Западная Лица, секретная база нашего атомного флота. Здесь уже не одна дивизия, у причалов лодки разных проектов и разных поколений. И в каждой дивизии есть мои сокурсники, конечно, уже на разных должностях.
Полярная ночь, экипажи спокойно спят в казармах, на лодках бдят дежурные смены. И вдруг, по флотилии объявляется — Боевая тревога!
Всё приходит в движение. К причалам устремляется чёрный поток людей, извивающийся словно гигантский удав. Я бегу рядом со своим сокурсником Львом Каморкиным, который служит на лодке первого поколения, он командир БЧ-3, не последний человек на торпедной лодке. Наши субмарины стоят у одного причала. На бегу мы рассуждаем, чтобы значила эта боевая тревога? Проверок вроде не намечалось, неужели война? Вот и наши красотки, доблестные лодки. Он на свою, а я на свою. Здесь всё отработано до автомата — не зацепиться не за один предмет, когда по скользким поручням скользишь в чрево субмарины. У люка ногой — раз, согнулся, рукой цепко схватился за крышку люка, и второй ногой на трап — два. Двумя руками за поручни вертикально стоящего трапа схватился — три, и ты уже на уровне нижнего рубочного люка. Спиной об открытый нижний рубочный люк навалился, и… здесь опять комингс. Не дай Бог в спешке на комингс люка, на зеркало его наступить. Это вырабатывается на уровне рефлекса у каждого подводника. Комингс люка на лодке — это жизнь. Комингс протекает, не плотно пригнана резина, или руковица забыта на нём, или шнур от переноски — и всё. Можешь утонуть со всей командой. Не дай Бог на комингс… четыре — схватился руками за поручни трапа центрального поста — отсека и молниеносно на своём боевом посту. Всё дело заняло полторы-две секунды. Не успел отскочить — и на голову тебе уже падают остальные. Но ты уже даёшь команду — Подводную лодку к бою и походу приготовить!
В голове роятся шальные мысли. Нас готовили к войне — и вот она! Настоящая война! Мы выполним свой долг. Наш долг, я знал это точно, как и другие, состоял в том, чтобы беспрекословно выполнять все приказы командира лодки, точно и профессионально работать с целью и, в конечном итоге, поражать противника….
Нам повезло — «война холодная» тогда не переросла в войну горячую, и мы никого не утопили. Теперь я думаю, что случись тогда худшее, мы бы работали на пределе сил, выполняя свой воинский долг….
Вспомнился один эпизод из жизни, когда я ещё был капитан-лейтенантом и служил на дизель-электрической подводной лодке 629 проекта, которую флотские острословы окрестили «сараем», а теперь я служу на атомной «раскладушке». Юморной всё-таки народ моряки.
Я был командиром минно-торпедной боевой части, попросту минёром. Неделю назад я встретил тёщу, которая приехала погостить из Питера, но поговорить с ней не успел — всё моря. Я её уважал, да и она, много пережившая, всю блокаду Ленинграда, с пониманием относилась к моей службе, и всегда в спорах с женой принимала мою сторону. Я звал её мамой больше из уважения, чем из-за возраста — она была на три года старше моей родной матери. Ещё она вызывала уважение к себе своим открытым гостеприимством. Многие мои сослуживцы, бывавшие в Питере, пользовались её адресом, с гостиницами в нашей стране всегда было туго. И сегодня седые ветераны вспоминают её добрым словом.
Анна Никитична, так звали тёщу, не первый раз посещала нас на Северах и обычно всегда говорила: «Соскучилась по внучке. Она единственная у меня, а здесь вкусненьким ребёнка не побалуешь. Дай, думаю, проведаю…». Но это было больше отговоркой. Сердце болело у неё за всех — и за внучку, которую она хотела взять в Питер, но её пока не отдавали, и за дочь, и за зятя, особенно за их совместную жизнь, на то были причины. Нет, я ей внушал доверие, а вот дочь последнее время стала взбрикивать, недовольная моей службой. «Отбилась от рук, — говорила она мне, — возьми возжи, не поддавайся!..». Но одно дело слова, а другое дело — личный догляд и материнское руководство.
Ноябрьским поздним вечером подводный крейсер 629-го проекта, ошвартовавшись у плавпирса одной из северных баз, отпустил по домам своих уставших офицеров. Все думали о том, как дома, натопив «титаны», смоют подводную грязь. Чего-чего, а «грязи» на подводных лодках, особенно дизельных, хватало всегда, и офицеров, как обычно рисуют моряков в приключенческих романах, в белоснежных рубашках здесь встретить почти невозможно. Все — от матроса до командира — на время походов облачаются в рабочее платье, робу, имея форму с золотыми погонами в каютах-клетушках: а вдруг загонят в друю базу.
Путь от причала до дома занял около двадцати минут. Я не ошибся, меня ждали. Дверь открыла тёща, поцеловала и сообщила, что жена и дочь, уже спят:
— Ждали-ждали, но не выдержали — заснули. Сказали, чтобы я их разбудила. «Титан» натоплен, ужин готов. Хотели поужинать вместе. Минут десять назад звонил какой-то оперативный и просил, когда ты придёшь, чтобы позвонил ему….
Всё это Анна Никитична говорила на ходу, пока я снимал сапоги и развешивал мокрую канадку. Мильком взглянув на кухню, заметил накрытый стол, на котором красовалась бутылка пятизвёздочного армянского коньяка, роскошь по тем временам. Но надо было звонить оперативному.