судовые экипажи, направленные на замену, А.Ю. селил в гостинице по двое в одноместных номерах. Здоровые мужики, с традиционной ориентацией, возмущались и костили А.Ю. почем зря, особенно когда в гостинице их, с плохо скрытым ехидством, спрашивали, какой им нужен номер с одной кроватью или с двумя. Естественно, А.Ю. уверял, что это делается только в целях экономии. Капитаны судов компании «Альфамарин» были абсолютно убеждены, что это изощренное издевательство, и называли поведение А.Ю. — «синдромом старпома».
Наверно, в свое время А.Ю. сильно досталось от капитанов, в бытность его старпомом, и А.Ю. вымещал, накопившиеся у него комплексы, на подчиненных ему капитанах. Нет ничего удивительного в том, что вскоре он нашел еще один способ экономии — оказывается, что сотрудники печатают документы непозволительно крупным шрифтом. А.Ю. быстро подсчитал экономию, если уменьшить размер шрифта до предельно малого. Сюда вошли и расходы на чернила, и частота замены картриджа, и расходы по доставке картриджа, умножил все это на какие-то, только ему известные поправочные коэффициенты. За месяц выходила солидная сумма. А.Ю. тут же побежал к судовладельцу, чтобы поделиться своими расчетами.
Судовладелец пригласил А.Ю. в свой кабинет для разговора. Через некоторое время А.Ю. вышел из кабинета немного потухший и какой-то помятый, и мы поняли, что экономия чернил откладывается. Но не такой был А.Ю., чтобы долго унывать из-за «разноса» судовладельца. В погоне за экономией А.Ю. совсем перестал следить за качеством работ. Экономия стала самоцелью, тем более что все последствия этой экономии А.Ю. ничтоже сумняшеся перекладывал на плечи механиков. А.Ю. старался изо всех сил. В погоне за благосклонностью судовладельца, А.Ю. готов был пойти и на откровенную авантюру:
Однажды какой-то проходимец предложил А.Ю. покрасить судно краской на водной основе, что-то вроде акварели. Перспективы вырисовывались радужные. От масштаба экономии кружилась голова. А.Ю. тут же ухватился за эту идею, и стал добиваться ее исполнения с энергией достойной лучшего применения. Нужно сказать, что процесс покраски судна — очень ответственная процедура. Подводную часть корпуса судна красят в ДОКе, раз в четыре года. И все это время краска должна держаться на корпусе судна в агрессивной среде — соленой воде. Предложенная краска облезла бы в первые же дни, но расчет А.Ю. строился на том, что под водой этого не видно. Экономия на цене краски была огромная, но ущерб от коррозии металла был многократно выше. Наверно этот проходимец сделал А.Ю. предложение, от которого нельзя отказаться, т. к. А.Ю. долго пробивал эту идею.
И все-таки идея была настолько авантюрна, что даже титаническими усилиями, А.Ю. не смог воплотить ее в жизнь. Технический директор обратился к судовладельцу и А.Ю. был вызван на «ковер» для дачи объяснений. После «разбора полетов» А.Ю. вышел из кабинета судовладельца немного поникший и помятый, как ребенок, которого вместо похвалы поставили в «угол». Наверно хорошо, что А.Ю. во время завершил депутатскую карьеру, хотя скорее всего он ушел не сам, а его «ушли» (депутатская карьера слишком сладкая, чтобы оттуда уходить добровольно). Ущерб, который А.Ю. мог причинить, приложив руку к законотворчеству, был бы намного выше, чем ущерб от его деятельности на флоте, и мы стали бы свидетелями перлов, достойных Петросян-шоу.
Море смеялось
«Ну, что, как дела на берегу? Какие фильмы показывают, что новенького в театрах? Что читаешь?» Третьего помощника даже передернуло от этой лавины вопросов, исходящих от здоровенного лысого мужика в вытянутом и линялом свитере цвета кирпича. Этот здоровенный дядька был капитаном славного балтийского лесовоза, прозванного в народе любовно «Освенцимлес».
… Третий штурман попал на судно случайно: попросил в кадрах дать ему возможность поплавать, как говорят, «поближе», то есть не на Кубу. Основная цель смены парохода была меркантильная: попасть на судно с заходами в Европу, чтобы собрать капитал на внесение первого взноса в кооператив. А это по тем временам тянуло на три тысячи рублей. Таких денег на «кубинских» судах сразу же не заработаешь, потому что на них можно было разжиться только чеками «Внешторгбанка», которые шли по 15 рублей за штуку. Таким образом, при заработке третьего помощника сбор капитала растянулся бы на долгое время. Заходы же в Европу сулили хорошую «отоварку» в виде мохера, покрывал и ковров «два на три», реализация чего здесь сразу давала прибыль в триста процентов… И тут вступал в силу закон Маркса, по которому капитал после трехсот процентов прибыли готов на любые преступления.
В кадрах ему сказали, что хороших пароходов мало, а уж на Европу можно попасть только летом, и то, чтобы подменить кого-то. «Но есть тут один пароходик, ну, ты наверно слышал про него», — подмигнул кадровик. И, пожалуйста — этот легендарный лесовоз.
«Авось пронесет», — подумал Саня. Опыт работы третьим помощником у него был большой, а что нехорошей репутации парохода, то ничего, может и обойдется. В общем, согласился.
…Судно стояло в Выборге, отход был суматошным. Перед летними отпусками около двух третей экипажа ринулись отдыхать. Получилось так, что из штурманов остался только «сэконд», но ему было обещано продвижение, а «чиф» и «третий» убыли без всяких обещаний на возвращение.
На вопрос «как дела?» сменщик только как-то хитро улыбнулся и сказал, что-то, типа, сам все увидишь. Но дал мудрый совет: с мастером не спорить и во всем соглашаться, не рассуждать, а только слушать. Тогда, возможно, все будет «о’кей» Народная молва утверждала, что на этом «Освенцимлесе» сухой закон, и не только в отношении горькой, но и по части чая. Его нельзя пить в каюте, а только во время приема пищи, также нельзя собираться компаниями более двух человек. Кроме того, на судне проводились абсолютно все собрания, лекции и политинформации, а кино показывали только три раза в неделю. И в довершение на борту не было ни одной женщины, а буфетчицей работал сорокот и штатный стукач по прозвищу Тимоха, хотя возраст у него был далеко за шестьдесят. Капитан запрещал вешать что-либо на переборки, поэтому никакой наглядной политагитации на судне не было, кроме стенда с членами Политбюро в Красном уголке и меню в столовой. Стенгазету, если ее делали, вывешивали только под контролем капитана и на скотч, который капитан выделял из своих запасов, а других запасов ни у кого не было. Все хранилось у капитана и выдавалось только под подробные объяснения «куда и зачем». Это правило относилось также к шариковым ручкам фирмы «Big», стирательным резинкам, и фломастеры тоже входили в стратегический запас. По-другому и быть не могло, потому что все это закупалось за валюту и исключительно на «спецнужды».
Короче, Саня «сам все увидел» непосредственно после отхода. По судну шнырял первый помощник по кличке Лёлик, который ставил службу на судне в угоду капитану выше высокого служения родной КПСС. Лёлик до утра ходил по пароходу в мягких тапочках, требовал отхода ко сну строго в 23.00 и долго ошивался около каюты нового электромеханика, уловив его подозрительные перегляды с начальником радиостанции. В общем, за дисциплиной следили откровенно филерским методом тупого контроля за передвижением моряков. «Ну, и ладно! — подумал Саня. — Пить — здоровью вредить!». А тут все хорошо, все трезвые и спать уложатся в 23 часа, на судне тишина, что редко бывает с отходом, особенно на «кубинских» пароходах: там до выхода в океан народ колобродил, а тут… Красота… С капитаном контакта практически не было, доложил о приеме дел, и вперед, работы у третьего на лесовозе невпроворот — считай, все штурманское хозяйство на плечах, да еще две вахты и судовая касса. В общем, вопросы лысого капитана застали Саню врасплох, он однозначно ответил: «Все хорошо!» и отбежал посмотреть в радар, как себя ведет пароход в пяти милях справа. Капитану ответ явно понравился, и он начал рассказывать, как сходил с женой в театр, правда, забыл название и театра, и спектакля, но все равно представление было ужасно, ему не понравилось, актеры почему-то кричали, перебивали друг друга, и реквизит был бедноватый. Третий подумал: «Что спорить, все правильно, да еще билетов в приличный театр типа БДТ или Ленсовета не достать, а в Пушкинский продают в качестве нагрузки к билетам на концерт «Червонных гитар». Но третий всего этого не сказал, памятуя о том, что нужно слушать, соглашаться и молчать. Дальше больше, капитан завел разговор о литературе: «Вот ты чего читаешь? Я, например, уважаю Горького, можно сказать, только его и читаю…» Что случилось с Санькой, и зачем он сделал это, он сам не понял, но слово было сказано: «Ага… Море смеялось…»
Капитан замер. Он понял, что это вызов, только какой? Или этот третий слишком умный? Или… А если он проверяет на вшивость, типа, ты читал Горького, так вот тебе крылатое выражение!
Капитан, или как его звали «Васильмихалыч», из Горького помнил только:
«Испортил песню, дурак!» А тут: «море смеялось»… Злобно глянув в сторону третьего: «Ты тут повнимательней!», он покинул мостик. Что было дальше, Санька не узнал — кто бы ему рассказал, на судне ведь больше трех не собирались…
А мастер быстро спустился вниз и, буквально, ворвался в каюту Лёлика, который настраивал свою «Спидолу», чтобы послушать «вражий голос». Вид раскрасневшегося капитана его встревожил: неужели кто-то дыхнул на капитана запахом алкоголя?!