В 23.00 по судовому времени раздался сигнал общесудовой тревоги, и экипаж пригласили на шлюпочную палубу правого борта. Там был накрыт общий стол, за которым предстояло проводить Старый год. Встретить же Новый запланировали на корме, где был установлен мангал. Поскольку температура наружного воздуха даже ночью была в пределах плюс тридцати, публика была одета соответствующим образом: в шортах, майках, на головах кокошники в виде звезд и снежинок. Полумесяцы отдали командирам — все филиппки были христианами. С мостика спустился Шурик в костюме Снежинки — на голове проволочное сооружение, напоминающее корону статуи Свободы, майка расшита кусками ваты, и сам весь обсыпан конфетти. Он вел за руку моториста-филиппинца, который изображал Снегурочку — Леди Сноу. На Снегурке был халатик из флага республики Вануату, белые гетры, обшитые ватой, чтобы было похоже на валенки, и кокошник с голубой звездой. Морда лица была затонирована белым кремом. Моторист-Снегурочка радостно прыгал около Шурика и кричал: «Хэппи нью ир! Шайбу-шайбу! Хэй Тотого! Спасибо!» Текст выдавал руку Шурика. Шурик приказал всем «фор бигинниг» налить по виски, и попросил Снегурочку позвать Гранд Па Фрози. Снегурка радостно заорала: «Хэй, хэй,
Гранд Па! Кам хиа!» (иди, типа, сюда). Народ такого никогда не видел и не слышал, но первая порция виски уже осела в горле. Раздались дружные вопли: «Дедушка Мороз, иди сюда!» Наверху запылал фальшфейер, и в его свете появился Дед Мороз, он же Гранд Па Фрози. Видок у него был красочный: на голове парик из распушенных растительных концов, ватная борода, папаха из какой-то мочалки и халат из двух китайских флагов. Дед был подвязан поясом для работы на высоте, в одной руке был посох с китайской мигающей лампой, в другой — огромная зеленая сетка из-под овощей, чем-то до отказа набитая. Гранд Па спустился и заорал: «Гуд бойз! Вы все дела сделали в 2010 году? Готовы проститься со мной?» В ответ раздался рев: «Да, готовы!!!» «Тогда подходи по одному и тот, кто споет, спляшет или что-то покажет, получит от меня капитанский подарок!» Капитан встал из-за стола, кивнул в ответ и подтвердил, что Гранд Па не обманывает.
Первым показал пример второй помощник. Он подошел к Деду Фрозу, взгромоздился на бочонок из-под краски, объявил, что споет песню на украинском языке, и спел тоненьким голоском: «У малестенькой Яринки е червоны прапорци…». Филиппки, хотя ничего не поняли, радостно захлопали. В ответ Дед достал из мешка пакетик, в котором лежали часы «Rolex». 20 долларов за штуку. И началось! Образовалась очередь из желающих получить подарок: кто пел, кто свистел, кто пытался делать стойку на голове. Получившего подарок подзывал мастер, самолично наливал вискаря и давал кусочек поросенка, которого уже разделили на равные кусочки. Пока Дед одаривал подарками моряков, за столами шла дегустация огурцов и винегрета. Салат «Столичный» шел на ура. Славяне добились, что филиппинцы после каждой выпитой рюмки кричали: «На здоровье!» и «Хорошо пошла!». В 23.50 слово взял капитан, поблагодарил экипаж, сказал, что счастлив с ними работать, и предложил проводить Старый год и приготовиться к встрече Нового. Ровно в полночь раздался грохот, и стартанула звуковая спасательная ракета. То же самое полетело, практически, со всех судов, стоящих на рейде. Небо озарилось, вверх беспрерывно взмывали сигнальные ракеты, виднелось зарево фальшфейеров. «Топы» дружно раскупорили шампанское, поливая при этом всех сидящих за столом. С Новым годом! Хэппи Нью Ир! Как-то незаметно из-за стола исчез снежинка-Шурик, и через полчаса со стороны кормы раздались всем знакомая музыка «АББЫ»: «Хэппи нью ир»… Дед Фрози провозгласил: «Банкет продолжается!» и махнул посохом в сторону кормы, где гремела музыка. Выстроив цепочку под дружную песню командиров «В лесу родилась елочка», народ поскакал в указанном направлении. На корме, украшенной гирляндами огоньков, уже хозяйничал Шурик в белой рубашке, черных шортах и пионерском галстуке, на голове была пилотка с цифрами «2011», а через плечо — лента с надписью «New Year 2011». Мангал уже сверкал углями, на импровизированном столе лежали горы шашлыков — кок постарался на славу. За мангалом командовал Шурик — в Ростове знали, как готовить шашлыки; вокруг стояли ящики пива и сиротливо скучали огромные бутылки «Smirnoff».
Вечер продолжили судовая джаз-банда под командованием моториста-Снегурочки: у филиппков нашлись две гитары, а барабаны сделали из бочек. Пели все и всё: за «Калинкой-малинкой» шло «О, май харт», за «Хей, Джуд» — «Подмосковные вечера». Инструкции компании по взаимодействию европейцев с азиатами явно нарушались, причем с обеих сторон, но этого никто не замечал. Филиппинцы валились с ног в прямом смысле, но капитан все видел и контролировал. Слабых уводили. До Нового года по Москве устоял почти весь комсостав, ну и семеро филиппинцев — их азиатские рожицы блаженно сияли… Когда съедено было почти все, а пить уже никто не хотел, народ стал постепенно расходиться. Палываныч сидел, прислонившись к фальшборту, и прикидывал, хватит ли вахте двух часов, чтобы прийти в себя. Праздник, без сомнения, удался. На минуту ему даже почудилось, что он вернулся на тридцать лет назад. Он скинул с себя это наваждение, и подумал, что даже самые умные инструкции судовладельца ничто по сравнению с моряцким застольем… Сказка ложь, да в ней намек. Что бы чудеса случались, их нужно кому-нибудь творить.
__________________________________________________________________
Выходит с мая 2005 г. Учредитель — Балтийская территориальная организация Российского профсоюза моряков. http://spb.sur.ru/
Нотальгия. Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Эти заметки писались несколько лет назад для размещения на сайте Херсонского Мореходного Училища МРП СССР. Но они могут и сейчас быть интересны и полезны тому читателю, который ищет ответы на вечные вопросы о жизни, о здоровье, о счастье.
«Встречаем уже 2010-й. В новогодний вечер всегда вспоминаются счастливые мгновения прожитой жизни. "Был ли счастлив ты в жизни земной?». Конечно же был! Хотя бы, в тот зимний вечер, когда я, десятилетний, набегавшись за день на лыжах, забираюсь на горячую печь. На гвоздике керосиновая лампа, в руках новогодние и рождественские американские подарки, присланные по Лэнд-лизу, и книжка «Остров сокровищ». И теплая волна разливается в груди, и каждая натруженная и намерзшаяся клеточка моего тела ласково шепчет: — «Как хорошо!», и ты вдруг ясно понимаешь: — «Вот оно, счастье!»
Или, этот жаркий летний полдень. Мне 15, и я с друзьями спускаю на воду лодку, построенную своими руками. А я капитан на этом чудесном корабле. Счастливый «Пятнадцатилетний капитан». Оказалось, на всю долгую жизнь. И так — до последнего часа! Говорят, так — что запомнил, то ты и прожил, то и есть счастливые моменты в твоей жизни.
Или другой зимний вечер. Мне 17. 10-й "б" собрался встретить Новый год, 1954-й. И она здесь, та, единственная! Взгляд украдкой — и в груди что-то обрывается, и это «что-то» стремительно падает вниз. Девочки и мне изредка шлют записки, но я — то знаю, что ОНА не напишет. Никогда! Задушевные песни Утесова с пластинки, и… счастье в груди! "Нет любви несчастной, если любишь ты!"
Но на первом месте, по градусу счастья, конечно же, являются годы учебы в Мореходке. Лето 1955-го. "Самое синее в мире" и белоснежный красавец — пароход, учебное судно. "Адмирал Макаров". И весь день не стихает на палубе музыка из динамика. И бесконечно повторяется пламенная, жгучая, пряная мексиканская песня…Нет, это даже не песня! Это — Гимн Любви! Это — голос кипящей Жизни, это сладостный крик самого Счастья, смешанного с горем! Под названием — «Бесамемучо!» Мы тогда не знали, что в дословном переводе с испанского это значит: «Целуй меня! Целуй меня крепче! Ведь это — в последний раз!» Но этот атомный взрыв чувств в переводе и не нуждается. Да, и никакой другой язык в мире не передаст высоковольтного накала этой гремучей смеси страсти и отчаяния перед безжалостной разлукой. Никакой! Кроме испанского! Испанский, как известно, идет из души, он создан для молитвы, для обращения к Богу. Впрочем, каковы люди, такой и язык. Вспомните «Юнона и Авось»…
И ты слушаешь «Бесамемучо», и сердце твое в который раз замирает под эти звуки. Любовь, когда это Любовь, в переводчиках не нуждается. Когда людям, не дай Бог, придется бежать в неизвестность, и будет разрешено взять с собой только одну песню, то это будет, конечно же, «Бесамемучо!» И вот ты драишь палубу, и слушаешь эту песню, и в груди какой-то жар, и предвкушение большой любви, и абсолютная уверенность в том, что впереди тебя ждет жизнь, прекрасная, как эта песня, и бесконечная, как это небо, и что силы твои неисчерпаемы, как это море. Это ли не счастье?! Но главное, конечно же, это факт, что ты курсант Мореходки. А это — и гордость родителей, и зависть сверстников, и заинтересованные взгляды девушек, и красивая форма, и «полное государственное», и сам этот уютный городок, в котором каждый камень Суворова помнит.
Незабываемый момент — я впервые вхожу в кабинет навигации. Нет, не в кабинет… в Храм Мореходов! Где и говорить-то невозможно иначе, как шепотом. Здесь в полумраке застыли в молчании старинные компасы, сверкающие темными лакированными нактоузами и надраенной медью; и отметины на них — следы их прошлой службы на кораблях. Здесь и модели кораблей на подоконниках, и картины на морские темы, развешанные на стенах.
Но взгляд в первую очередь притягивают навигационные карты, разложенные на столах для предстоящей навигационной прокладки. На каждом столе только одна карта, чтобы не списывали, хотя, как-то трудно себе представить списывание у соседа, когда решаешь навигационную задачу, от которой зависит жизнь экипажа. А рядом с картами разложены приготовленные к работе прокладочные инструменты, и лампа-бра над каждым столом. Я впервые переступил порог Храма с замирающим сердцем, и как-то сразу, с первого взгляда, в это сердце вошли и навсегда там остались и этот строгий интерьер в полумраке, и какая-то внушительная тишина, и находящийся тут-же многолетний настоятель Храма, незабвенный Виктор Федотович Наумов, начальник судоводительской специальности, сдержанный и неулыбчивый, молчаливый и суровый, как Черное море перед осенним штормом.
И весь его внушительный вид, кряжистая фигура в темно-синем морском кителе как-то удивительно вписываются в эту обстановку; и ты сразу понимаешь, что ты именно сейчас, именно в этот момент торжественно принят в некое таинственное морское братство, куда уже входят и старые мореходы эпохи Великих географических открытий, и российские первопроходцы, покорители Северных морей, и нынешние моряки и рыбаки, и начальник специальности Наумов, и курсанты прошлых выпусков Мореходки, которые еще вчера сидели за этими столами и решали учебные задачки, а сейчас они уже старпомы и капитаны где-там, в загадочном Баренцевом море, окутанном полярной мглой, или в штормовом Беринговом, или у заснеженных берегов далекой Антарктиды… «Плывут морями грозными любимые твои ученики!..».
И ты остро, пронзительно, каждой клеточкой своего организма чувствуешь — как же тебе крупно тебе повезло, какой же счастливый билет ты вытянул, если принят в это братство как равный! И принят на всю жизнь. Навсегда! До конца! До последнего рейса…
А морской язык! Все эти бимсы и батоксы, мили и футы, топенанты и стаксели, кнехты и клюзы!.. И вот, все эти чудесные названия, звучащие как музыка — это отныне твоя обыденная, ежедневная речь, и ты можешь их небрежно произносить, со скучающим видом, как будто уже и надоело, а в это время сердечко твое сладко замирает от этих чарующих звуков, которые выходят из твоих уст…нет, даже не из уст, а из самых глубин твоей души, где они разместились так уютно и навсегда. И мелькает тревожная мысль: — а может это сон? Да нет, вроде и не сон, но и поверить в то, что все это счастье наяву, тоже трудно.