А эти навигационные термины! Нет, ты не зубришь эти слова! Нет! Ты ими упиваешься, как чудесным нектаром — напитком Богов. И даже голова слегка кружится. И каждая навигационная задачка, как праздник. Ты абсолютно уверен, что все решил правильно, но снова и снова проверяешь расчеты, т. к. не хочется расставаться со всеми этими румбами и курсами, нордами и зюйдами, широтами и долготами, пеленгами и крюйс-пеленгами. Разве может счастье быть более острым и сладким?
Вообще, какую-то удивительно гармоничную, полную романтики картину составляли и широкий Днепр, и Херсон, с его невысокими домиками из одесского известняка, который даже зимой кажется теплым наощупь, и наш первый учебный корпус из того же известняка — двухэтажный, старенький, но такой уютный домик потемкинских времен, с его выходом на Кошевой спуск, с его мраморными ступенями, на которых прошедшие столетия оставили свои следы в виде двух впадин на каждой ступеньке, именно там, где ступали тысячи ног наших предшественников.
Особый, какой-то экзотический запах моря, и соленой рыбы, и разомлевших под южным солнцем просмоленных канатов, и лодок, как в повестях Александра Грина. И трехмачтовый барк «Товарищ» у Говардовской пристани! А названия-то какие!.. Говардовская и Одесская пристани, Кошевой Спуск, улицы Ушакова и Суворова, реки Кошевая, Конка,
Кардашинка, острова Большой Потемкинский, Черкасский… Слова, которые созданы для стихов, для музыки, для песен! И ты, как клятву, повторяешь бессмертные стихи Макса Волошина: — «Будь быстр, как ветр! Неутомим, как море! И мудростью наполнен, как земля! Люби далекий парус корабля, и песню волн, звучащих на просторе!». И сердце замирает, и ты можешь только тихо прошептать в ответ: — «Буду!..».
И наши наставники — преподаватели и офицеры-воспитатели, которые, кажется, только и родились для того, чтобы так естественно дополнить эту прекрасную, картину, созданную жизнью.
Начальник училища Вадим Георгиевич Синицын. Его массивная внушительная фигура, высокий рост, но, главное — это усы. Огромные, пышные, черные усы. Курсанты прозвали его Сомом. Из-за усов. И в этом прозвище ничего обидного, только уважение и любовь, которую курсанты, конечно же, испытывали к нему. Да, его любили, пожалуй, не менее, чем родного отца, особенно если вспомнить, что многие из нас своих отцов потеряли на войне.
Да, повторяю, его любили по-сыновьи, но никто не признался бы в этом и под пытками. Не принято было! Не то место, не то время, не те люди. Его любили и гордились им, и сочиняли легенды, а может, это и не были легенды, о его героизме в годы войны. Как он на последней шлюпке уходил к Цюрупинску, когда немецкие танки уже выскочили на Одесскую пристань, и шлюпку заливала вода от близких разрывов. Его любили и нисколько не боялись, он был добр и безобиден. И эти слова признательности, немыслимые тогда, так легко идут из сердца теперь, более полувека спустя, когда Вадима Георгиевича давно нет… Увы, так устроен наш мир.
Капитан второго ранга Светлов. Начальник ОРСО. Его звали Слон. Опять же, за массивную и внушительную фигуру. Такое впечатление, что их кто-то подбирал по внешнему виду. Его, безусловно, уважали и любили. Им гордились. Да и как могло быть иначе, когда впереди первомайской колонны шествует такой великолепный флотский офицер, герой недавней войны, сверкающий золотом погон и орденов, и в такт с чеканным шагом только мерно колышется кортик и позвякивают многочисленные медали. Ну а мы, курсанты, шагаем следом в колонне, и тоже чеканим шаг. Черные квадраты рот, и только, если глядеть сверху, эти квадраты будут выглядеть ослепительно белыми, из-за белых чехлов мичманок, а с боков мерно колышется такой же белый, безупречно ровный пунктир от белых парадных перчаток. И мы, курсанты, гордимся своим командиром. И собой, конечно — ведь и на нас слегка падают отраженным светом лучи этого великолепия.
А наши командиры рот. Все, как один, вчерашние боевые офицеры, и все тоже увешаны орденами и медалями. А на плечах тоже золото погон.
Интеллигентный Матвеев Николай Михайлович, капитан третьего ранга, мой командир роты в течение всех лет учебы. И майор Гусев, он был командиром роты 1956 года выпуска. И добрейший майор Кукушкин Федор Алексеевич. И капитан третьего ранга Волков Яков Петрович, участник Феодосийского десанта, который был там жестоко изранен, а ныне преподает нам военно-морские науки. У всех грозный, боевой вид, который должен был бы вызывать у курсантов страх и трепет. Но все, без исключения, добрейшие люди. И их никто не боялся. И можно было нарушать сколько угодно, но в меру.
Теперь о курсантах. В эту новогоднюю ночь вспоминаю всех, рассказать могу только о некоторых. Так получилось, что жизнь моей группы проходила рядом с тремя группами СВС-1955, хотя мы и были на два курса младше. А по возрасту разница была еще больше. Из-за войны. Поэтому, естественно, мы не общались. Разные уровни. И я наблюдал их только со стороны. И смотрел снизу вверх. А было в этом выпуске ровно 77 молодых штурманов.
Какие там были ребята!!! Высокие, широкоплечие, все как на подбор. И форменки из самого лучшего флотского темно-синего сукна. Привозили с военных сборов и стажировок. Нам таких не выдавали. И они в этих форменках, как влитые, и только мышцы выпирают. Когда эти парни входили в актовый зал, где шли танцы, мы, младшие, выглядели бледно, и даже нарядные девушки, казалось, тускнеют на этом фоне.
Мне запомнились в первую очередь два друга, Слава Коршунов и Саша Гусев, а также Дима Семенов. Потому что они участвовали в художественной самодеятельности и часто выступали со сцены. Но самым видным был, конечно же, черноусый красавец Саша Степанов. Сибиряк. Природа для него не поскупилась. Он и среди гусар Дениса Давыдова был бы первым по стати.
И все ведут себя как-то спокойно, и с достоинством, как будто мир принадлежит только им. И никакой суетливости. Умом, конечно, понимаешь, что и они пользуются шпаргалками, и списывают, но как-то трудно себе это представить. Нечего и говорить, что я, понимая всю разницу, очень гордился, и до сих пор горжусь, что тоже входил в это содружество. И, конечно, старался быть похожим. Но это мне редко удавалось. Но потом всегда, в морях и на берегу, я старался отыскать, встретиться, пообщаться со всеми, без исключения, выпускниками — однокашниками.
Счастливо проходили курсантские годы. Учеба давалась мне легко, хоть я и не стремился к хорошим оценкам. Ведь, кроме учебников так много было вокруг захватывающе интересного. И прекрасная шлюпочная станция, где я скоро стал своим человеком и мог брать любую шлюпку даже на несколько дней. Чем часто пользовались и я, и мои товарищи. И танцевальные вечера в актовом зале. И прекрасные кинофильмы, особенно аргентинский фильм
«Возраст любви» и наша «Карнавальная ночь». Мы были влюблены и в Лолиту Торрес и в Людмилу Гурченко одновременно. И, конечно, Днепр, который «чуден при тихой погоде», но меня он притягивал в любую погоду, от ранней весны и до первых морозов.
В первый же день, как я попал в Херсон, я на радостях переплыл Днепр дважды, без отдыха, в самом широком месте, напротив Говардовской пристани… А днепровские пляжи! А днепровская дельта, где мы на нашей шлюпке как — то даже заблудились в зарослях камыша 5-ти метровой высоты. И встречи Нового года в компании с симпатичными херсонскими девушками и с последующими выяснениями сложных отношений с ревнивыми херсонскими парнями.
И вот теперь встречаю Новый год один, на чужом судне, среди чужих людей, в далекой Южной Америке, куда меня судьба забросила в поисках работы и заработка, а может быть, и не только заработка. «Что ищет он в краю далеком, что бросил он в стране родной?» Новогодний вечер… Как всегда, сладкая грусть. На столе сладкий и ароматный ром «Эльдорадо», тропические фрукты. Но главное — это мое мигающее пластмассовое чудо. Моя машина времени. Мой ковер-самолет. Это — мой компьютер.
Включаю, выхожу на сайт, и вновь я в Херсоне, в Мореходке, и все мы молодые, и все мы живы и счастливы. И я вновь и вновь вглядываюсь в знакомые лица курсантов, преподавателей и офицеров. Словно хочу понять что-то важное, а оно все ускользает. Кажется, вот — вот…. И опять, в который раз, вспоминаю и переживаю и радость встреч на морских просторах, и горечь утрат. Сашу Степанова я встретил через 25 лет после выпуска, в Мозамбике. Он был капитаном БМРТ «Балаклава», а я работал на берегу. Он меня, конечно, не узнал, да и не мог узнать.
Старшие младших обычно не помнят. Но от этого моя радость не была меньше. На правах хозяина я пригласил его в ресторан, и до сих пор счастлив, что доставил ему малость приятного. Только Саша тогда был какой-то грустный. Как что-то предчувствовал. Вскоре узнаю — «Балаклава» сгорела. Был ли он капитаном этого судна при пожаре, не знаю. И вот сейчас от кого-то узнаю, что Саша Степанов умер в Севастополе. Когда? А может это неправда? Хочется надеяться несмотря на то, что такие новости приходят все чаще. Снаряды падают все гуще и все ближе.