Дождавшись, когда обе девочки заснут, Нгани положила в плетёную корзинку младшую, а старшую подвесила, с помощью куска материи, себе за спину, и вышла в ночь, собирая остальных, чтобы успеть уйти из города.
А Нбенге осталась наедине со своими воспоминаниями. И они, повинуясь мысленному импульсу, закружившись, словно мотыльки вокруг костра, захватили её всю. Она полетела, полетела, возвращаясь назад, наслаждаясь своим счастьем.
Вот она совсем девчонка, смотрит на, ставшего, таким необычным, Ванна, зажав пухлыми губами маленький грязный пальчик. Вот она, уже взрослее, бежит сломя голову, выполняя его поручение, сообщая о врагах.
Вот он, сильный и могучий воин, охотится на диких зверей, а она, уже бросившая первую кровь, смотрит на него издали, и её, ещё совсем юное девичье сердце, замирает в истоме и тайных грёзах, что он может стать её мужем. И очень, очень надеется на это.
А вот, он несёт её, со сломанной рукой, на своих руках, и прямо перед её лицом его круглые, испуганные за НЕЁ глаза. А она млеет, млеет в его сильных руках. А сердце стучит, стучит в груди, быстро, быстро, как африканский зайчик, что барабанит по стволу баобаба, подзывая свою подругу.
Любовь, любовь захлестнула её полностью. Она хитрила, притворяясь без сознания, жаждя всем телом, чтобы этот миг длился, как можно дольше, и он продолжал нести её на своих руках, ВЕЧНО!
Вот она, уже почти взрослая, с оформившейся грудью, снова смотрит на него, с такой любовью в глазах, что даже он это заметил. А Ван смеется над ней, нежно гладя по щеке своей широкой и сильной ладонью, говоря, чтобы она ещё чуть-чуть подросла.
Вот она, сидит за его хижиной и плачет, с ненавистью взирая на глиняные стены, из-за которых слышатся охи и ахи, занимающихся любовью с ним женщин, и мощные движения её Вана.
– Он мой, мой, с яростью шептали, обветренные от злости, губы. И она сжимала свои маленькие кулачки, а потом смотрела на свои, упруго торчащие, груди, округлые нежные ягодицы, стройные ноги, на которых время от времени, случайно останавливался взгляд её любимого.
– Чем я хуже, чем? – задавала она себе вопрос, выспрашивая, удовлетворённо выходящих из хижины любимого, женщин, с нейтральной гримасой на лице.
И вот, вот он, долгожданный миг победы. Ван любит её, и он женится на ней. А она, она! Всё отдаст ему, родит ему столько детей, сколько он захочет, лишь бы только он любил её, любил!
Она очнулась. Первые лучи утреннего солнца пробивались сквозь вход в хижину.
– Пора, – подумала она, и стала собираться.
Весь гарнизона был уже на местах. Его было немного: пятьдесят человек – стражи Баграма, тридцать – тех, кто смог вырваться из Бырра. И почти двести – тех, кто мог воевать, но, либо никогда не делал этого, либо был слишком стар, или слишком молод.
Все они собрались перед ней, ведь она была женой, всеми уважаемого, вождя. И не просто вождя. В других деревнях и африканских городах она бы была никто. Но, не здесь. Мамба позаботился об этом. И теперь, все ждали её приказа, раз она не ушла, вместе с другими женщинами, из города. В их чёрных глазах горело уважение, и, даже, восхищение её поступком, но, и сомнение тоже было.
– Брат, отправляй всех на стены. Ловушки выкопаны? Ядовитые колючки разбросаны? Достаточно ли у нас ядовитых стрел и дротиков?
– Да сестра, твой великий муж всё предусмотрел, а мы всё сделали.
Хорошо, и она пошла вместе со всеми, взойдя на одну из смотровых вышек, возвышающихся над колючей живой стеной, что за два года разрослась не только вверх, но и вширь, и теперь могла задержать даже бешеного носорога.
Да, ещё и выкопанный ров, серьёзно препятствовал атаке, и делал удобнее оборону Баграма, но, к сожалению, не намного.
Суданцы появились поздним утром. Это были типичные охотники за рабами, что ясно было видно по их виду и вооружению. Не типичным было то, что их было много, и они явно опасались нападать сходу. Столпившись вдоль берега реки, они убедились, что предместья Баграма брошены, после чего, зашли в них и стали грабить, ломать, и поджигать хижины на виду у жителей, спрятавшихся за живой изгородью города.