Голоса слышны глухо, как сквозь мокрую вату. Часть слов не разобрать. Сгрудившиеся вокруг люди, нефтяной насос, пляшущий за их спинами, хибара с паровой машиной – из трубы валит черный дым – все превращается в мираж.
Дрожит, распадается, немеет.
Искалеченный Джефферсон и пара его людей ломятся в двери конторы шерифа. Свистят пули, отрывают щепки от дверных створок. Выбивают из стен каменную крошку, со звоном разносят последние уцелевшие стекла. Углекопы, не целясь, отстреливаются через плечо. Наконец дверь распахивается – поддается усилиям или ее открывают изнутри – и вся троица ныряет в контору. У последнего нога брызжет красным, он рычит от боли, но успевает скрыться.
Дверь, изрешеченная пулями, захлопывается. Немеет, распадается, дрожит. Превращается в нефтяной насос, паровую машину, бешеную толпу нефтяников и добровольцев – сгусток ненависти, страха, растерянности:
– …законники, мать их! Чуть что, в кусты!
– Говоришь, шериф прячется? В конторе?
– …с Недом, Гансом и Джефферсоном!
– Врешь!
– Богом клянусь! С ними еще кто-то из углекопов…
– Так шериф за Джефферсона? Сукин сын!
– Я с ним поквитаюсь!
– Закрой свой поганый рот!
– Спляшу на виселице, а поквитаюсь…
– …и с двумя индейцами…
– Кто? Где?!
– Откуда в конторе индейцы?!
– Мэр велел арестовать. Вождя шошонов…
– По какому обвинению?
– За мошенничество. Двоих взяли под арест, третий смылся…
«Проклятье! Он в моей голове!