Пока встретивший приезжих парень и круглая, курносая женщина готовили гостю комнату, Сергей провел Артемия Прокофьевича к себе в кабинет. Георгиадис быстрым и цепким взглядом окинул большой стол, заваленный бумагами, картами. Ломаные гусиные перья лежали на краю столешницы, ожидая, пока их выкинут вон. Пара простых подсвечников да чернильный прибор, содержимое которого, очевидно, не успевало высыхать. Суровые самодельные полки легко держали тяжесть полутора сотен книг. Пара томов лежала у кресла, придвинутого к окну. К не зашитой досками, не завешенной стене придвинута была широкая лавка; поверх плоского матрасика и такой же подушки лежало брошенное небрежно, странное покрывало, в котором, присмотревшись, гость с изумление узнал сшитые вместе две волчьи шкуры.
— Да, водятся у нас здесь еще и такие зверюги, — усмехнулся Новицкий. — Зимней ночью такие рулады начинают выводить там, за озером, куда Слезня наша впадает, иной раз прямо жуть берет. Потому и ружье заряженное ставлю в угол для душевного равновесия.
— Сами брали? — кивнул Георгиадис на шкуры.
— Нет. Это Мишкины. Видели моего парня? Он у меня и дворовый, и кучер, и повар, и сторож. А зимой бегает за зверем на своих снегоступах. Когда-то и я мог за ним удержаться, в самой юности. Мы же росли вместе. А нынче… — он махнул рукой. — Доковыляю до берега, окунусь и назад.
— Не отпустило еще?
Новицкий покачал головой:
— Год госпиталя, полтора здесь. Хорошо хоть уже на обе ноги ступаю. Я же Березину переплывал в ноябре. Речка едва вдвое шире чем Слезня, но вода весьма и весьма холодная. Да картечью еще зацепило у самого неудобного места. Плюс к этому полтора часа стоял без движения в мокром мундире, смотрел, как гусары наши рубятся на той стороне. Пока шел бой, ничего не чувствовал — ни холода, ни ветра, ни боли. Только закончилось, сразу обеспамятел. Очнулся уже в санитарной повозке. И начались скитания… Правильно говорил Ланской: чем в наш госпиталь, лучше уж сразу.
— Но вы же выпутались.
— Я удачлив. Из всех неудач мне попадается наименьшая. И деревеньку нашу, видите, не сожгли. И мать меня дождалась, умерла, можно сказать, на руках.
— Отец же ваш погиб на Кавказе?
— Вы хорошо осведомлены, Артемий Прокофьевич. Да что же мы с вами стоим, садитесь в то кресло, а я здесь, у стола примощусь, на привычное место.
Опускаясь на обитое кожей сиденье, Георгиадис не удержался, чтобы не присмотреться к лежащим на подоконнике томикам. Antoine-Henri Jomini «Traite des grandes operations militaires»[20] и Karl von Clausewitz «Uebersicht des Feldrugs von 1813 bis rum Waffenstillstande»[21].
— Не отпускает война?
— Нет, — коротко и жестко ответил Новицкий.
— Что пишете? — так же без обиняков спросил Артемий Прокофьевич.
— Мемуар. Воспоминания ротмистра Александрийского гусарского полка Сергея Новицкого, участвовавшего в турецкой кампании с девятого года по двенадцатый и успевшего принять участие в отражении наполеоновского нашествия в составе Третьей западной армии. Отставленного по болезни и ранению, полученному в сражении при речке Березине. Кстати, об этом несчастном деле. Я же финала самого-то не видел, только наслышан. Ловко Бонапарту удалось ускользнуть! Все, с кем говорил, адмирала нашего обвиняют. И как же это он французского зверя из-за флажков упустил?
Но прежде чем Георгиадис успел ответить, в дверь постучали, и в щель между полотном и косяком просунулась голова все того же насупленного Мишки:
— Кушать идите, Сергей Александровович. И гостя вашего приглашайте.
— Суров он у вас, — проговорил гость, поднимаясь вслед за хозяином.
— Места здесь такие. Глухие, дикие. Лихие люди наведываются. Мы арсенал тут завели не от одних лишь волков. Мягкому человеку в наших лесах не выжить. Сейчас же они с Марфой Симеоновной недовольны, что еще одного человека кормить придется.
ebooksa