— А! Вы тоже увлечены этим потоком?
— Я? — Новицкий выдержал паузу: — Нет, я только слышу их мерную поступь.
Софья Александровна наклонилась и участливо заглянула ему в лицо:
— Вы опечалены?
— Печалью мы называем сожаление о несбывшемся. Не сбывается только то, на что мы имели глупость надеяться. Любые надежды я запретил себе после первого же сражения. Нет, какие бы ни были мои чувства, но я не печален.
Муханова отодвинулась и убрала руку:
— Вы холодны. Это плохо.
— Я рассудителен. Это полезно.
— Прокатимся немного по городу? Прогулка тоже пойдет вам на пользу.
— Я в вашем распоряжении.
— Не пугайтесь, я отниму у вас не более получаса.
— Понимаю, что вы не захотите забрать меня на годы, десятилетия.
— Неужели вам бы хотелось именно этого? — отпарировала Муханова. — Хотя, в сущности, что такое хотеть — неловкое существование между желать и действовать.
Софья Александровна крикнула в окошечко указание кучеру, застучали копыта и колеса по булыжнику, карета закачалась. Сергей откинулся на подушки.
— Вы даже не представляете, Сергей Александрович, до какой степени я вам благодарна, — заговорила Муханова после довольно длительной паузы.
— Что познакомил вас с князем? — Сергей не желал более словесного фехтования и двинулся прямо к цели.
— Да. Я никогда раньше не думала, что могу встретить такого человека прямо здесь, в Петербурге.
— Отчего же? Разве в столице мало военных?
— Подобных я не встречала. Одни думают только о балах, пирушках и женщинах. Другие — усиленно показывают, что как раз об этих предметах они не помышляют. Первые грубы и понятны, как животные на конюшне или в коровнике. Вторые — пересушены и ломки, как лист, забытый в страницах книги. И вдруг я вижу человека совершенно естественного.
— Насколько мне известно, Мадатов не чурается ни пирушек, ни женщин. А место балов ему замещает служба.