В бумажнике он нашел рублей восемьсот, отдал цыганке.
– Работать иди, – недружелюбно сказал он. – Дети грязные, голодные.
– Э-э-э, бубновый! Где ты видел, чтобы цыган работал?! – враз повеселев, ответствовала цыганка. – На себя посмотри! Душу запустил. Грязная она у тебя и голодная, как мои дети!
Хабаров захлопнул дверь, посмотрел на часы и пошел умываться. Он долго стоял под душем, подставив тело горячим струям воды, и пытался ни о чем не думать, но неожиданная гостья не шла из головы.
«Душу запустил… Грязная и голодная душа у тебя, как мои дети…»
Отпившись огуречным рассолом, он засобирался уходить. Пустая квартира давила.
«Поеду, куда газа глядят. Упьюсь. Может, даст Бог, убьюсь… Надо же как-то отметить последний день уходящего года…» – с издевкой думал он.
Он открыл дверь. На лестничной площадке у окна стояла Алина. Дыханием она пыталась согреть озябшие руки.
– Мерзнешь зачем?
Хабаров нетерпеливо втолкнул ее в квартиру, запер дверь. Ладонями он коснулся ее лица, осторожно пальцами провел по припухшим векам.
Сердце сжалось.
«Плакала…»
– Прости меня, – вдруг охрипшим голосом произнес он. – Я измучил тебя, и сам измучился. Я больше не отпущу тебя. Жизнь без тебя теряет смысл…
…Бывает, что сердце вдруг замирает в блаженном восторге, подобно птице, красиво парящей в свободном полете, и ты уже не чувствуешь себя заброшенным обледеневшим островом в самый непутевый месяц Арктики – июль. Звенят ручьи. Стремительно тает снег. Небо светлеет. А на пригорках, упрямо преодолевая холодную толщу снега, появляются бутоны дивных голубых цветов Хрустальной Сиверсии – цветка любви, цветка надежды. Цветы еще не расцвели. Но ты веришь, что еще чуть-чуть времени, чуть-чуть тепла, и не заметить их, не разыскать будет попросту невозможно!
Вибрирующий звук пейджера был и неожиданным, и неуместным.
Хабаров судорожно выдохнул, зажмурил глаза и еще крепче прижал Алину к себе.
На кухне зашелестел телефон. Он звонил непрерывно.
– Никому тебя не отдам, – нежно и властно целуя Алину, шептал Хабаров. – Никогда… Никому… Ты слышишь меня?
Поцелуи стали неистовыми, страстными.
Настырный стук в дверь грубо вернул их в реальность.