Сиверсия

22
18
20
22
24
26
28
30

В бумажнике он нашел рублей восемьсот, отдал цыганке.

– Работать иди, – недружелюбно сказал он. – Дети грязные, голодные.

– Э-э-э, бубновый! Где ты видел, чтобы цыган работал?! – враз повеселев, ответствовала цыганка. – На себя посмотри! Душу запустил. Грязная она у тебя и голодная, как мои дети!

Хабаров захлопнул дверь, посмотрел на часы и пошел умываться. Он долго стоял под душем, подставив тело горячим струям воды, и пытался ни о чем не думать, но неожиданная гостья не шла из головы.

«Душу запустил… Грязная и голодная душа у тебя, как мои дети…»

Отпившись огуречным рассолом, он засобирался уходить. Пустая квартира давила.

«Поеду, куда газа глядят. Упьюсь. Может, даст Бог, убьюсь… Надо же как-то отметить последний день уходящего года…» – с издевкой думал он.

Он открыл дверь. На лестничной площадке у окна стояла Алина. Дыханием она пыталась согреть озябшие руки.

– Мерзнешь зачем?

Хабаров нетерпеливо втолкнул ее в квартиру, запер дверь. Ладонями он коснулся ее лица, осторожно пальцами провел по припухшим векам.

Сердце сжалось.

«Плакала…»

– Прости меня, – вдруг охрипшим голосом произнес он. – Я измучил тебя, и сам измучился. Я больше не отпущу тебя. Жизнь без тебя теряет смысл…

…Бывает, что сердце вдруг замирает в блаженном восторге, подобно птице, красиво парящей в свободном полете, и ты уже не чувствуешь себя заброшенным обледеневшим островом в самый непутевый месяц Арктики – июль. Звенят ручьи. Стремительно тает снег. Небо светлеет. А на пригорках, упрямо преодолевая холодную толщу снега, появляются бутоны дивных голубых цветов Хрустальной Сиверсии – цветка любви, цветка надежды. Цветы еще не расцвели. Но ты веришь, что еще чуть-чуть времени, чуть-чуть тепла, и не заметить их, не разыскать будет попросту невозможно!

Вибрирующий звук пейджера был и неожиданным, и неуместным.

Хабаров судорожно выдохнул, зажмурил глаза и еще крепче прижал Алину к себе.

На кухне зашелестел телефон. Он звонил непрерывно.

– Никому тебя не отдам, – нежно и властно целуя Алину, шептал Хабаров. – Никогда… Никому… Ты слышишь меня?

Поцелуи стали неистовыми, страстными.

Настырный стук в дверь грубо вернул их в реальность.