– Может, – кивнул Хабаров. – Только я не припомню, чтобы дым не нашел себе дырочку. Мы или ушли с маршрута, что маловероятно, или мне совсем не понятна эта чертовщина. Потому каждого прошу быть предельно внимательным.
– С маршрута мы не ушли. Отвечаю. Я по таким норам ходил. Опыт имеется! – сказал Гордеев.
– Сдается мне, что впереди нас ждут бо-о-ольшие сюрпризы, по сравнению с которыми пресловутый «черный диггер» покажется бабушкиной сказкой! – недовольно сказал Орлов.
– Володя, с чего ты взял?
– Х… его знает! Предчувствие.
– И тебя с Новым Годом! – сказал Лавриков.
Хабаров тяжело поднялся, размял нывшую спину, сказал:
– Если мы хотим попасть за праздничный стол, отрываем от земли свои задницы, пока не примерзли, и почапали!
Друг за другом, держась на расстоянии вытянутой руки, спасатели зашагали дальше, в настороженную черноту подземелья.
– Никита, пойми, не мог я оставить людей сгореть заживо! – в очередной раз повторил Брюс Вонг.
Осадчий брезгливо поморщился и с деланным сочувствием произнес:
– У тебя, Брюс, мерзкий дар создавать проблемы. Тебя оправдывает лишь то, что эта страна создана для проблем.
– Ага! Еще для кариеса, «критических» дней и перхоти! – хохотнул Емельянов – лысый крепыш, уголовник, приставленный к Осадчему недавно коронованным вором в законе Костиком Одесситом.
– Не терплю тупых дополнений. Тебя не учили, что мерзко меня дополнять?!
– Прости, босс! От глупости брякнул.
Никита Осадчий обвел всех пристальным взглядом, совершенно не оставляющим сомнений в том, что непонятливым сейчас объяснят дополнительно, тщательно и популярно. Под взглядом Осадчего Брюс Вонг сполз на пол, встал на колени и, обхватив голову руками, заплакал.
Наступившая пауза давила.
Осадчий ладонью прикрыл глаза, словно свет в кабинете подземелья, спрятанного на глубине восемнадцати метров, сделался вдруг нестерпимо ярким.
– Устал я от тебя, Брюс… – едва слышно произнес он. – Одиннадцатый год ты в кредит живешь. Зря я тебя за тот трюк с таможней не шлепнул. Одессит за тебя вступился, а мне с ворами ссориться не было резона. Все на Сибирцева списали…
– Никита, не мог я…