Киврин лежал, преодолевая боль в сердце. Пошевелиться не мог.
— Это снег, — сын приобнял сестру за плечо. — Ладно, забирай дачу, а мне уж остальное.
— Не место здесь об этом, — прошептала в платок дочь. — К даче гостиный гарнитур прибавь.
— Ну, ты тихая, тихая, а как варежку разинешь, так всё заглотить готова! — поразился сын. Голос его сделался неуправляемым.
Киврин застыдился, что ссору могут заметить.
— Отдай ей гарнитур, сынок, — шепнул он.
— А не жирно ли будет, батя?! — запальчиво развернулся к телу сын. Потом оба вздрогнули, переглянулись и, озираясь, отошли.
Подбежала внучка Леночка, приподнялась на носочках и, как всегда, бесцеремонно принялась теребить деда за рукав:
— Дедка, ты взаправду умер?
— Похоже, что так. — После визита детей сердце у Киврина стиснуло и не отпускало. — Вернешься, привези игрушку.
— Обязательно, — пообещал Киврин. Внучке он при жизни ни в чем не отказывал, не смог отказать и теперь.
Последним подошел шурин. Глянул желчно — не изменил себе и у гроба:
— Ишь, белый какой. Сколько раз втолковывал, нельзя за «Динамо» болеть. Динамовские, они все плохо кончают. Это ж какое сердце надо иметь, чтоб такую игру выдерживать? Да и сборная… Ты-то вон отстрадался. А мне ещё мыкать и мыкать, — он безнадёжно махнул рукой. — Наши-то опять мимо чемпионата Европы просвистали!
Это было последнее. Киврин задвигал руками, словно сбрасывая с себя несуществующее одеяло, потом вскрикнул надрывно и вытянулся. Теперь уж навечно. Крик услышали, дружно встрепенулись. Но завыл ветер, закрутил, а тело лежало неподвижно. Только голова, показалось, чуть закинулась к небу.
— Покойники голос подают, — авторитетно разъяснил Фёдор.
— Они в такую погоду всегда беспокоятся.
Дул промозглый ноябрьский ветер. Тело бывшего бухгалтера Киврина приняла добрая, ласковая земля.
За рулём
На окраине города инструктор остановил машину.
— Раньше ездить приходилось? — поинтересовался он.