— Не надо меня защищать, — словно отходя от заморозки, Танков через силу улыбнулся. — Всё хорошо.
Он пожал руку Захарову и залез на заднее сиденье. Заглянул Кременчук.
— Держи, лейтенант. Это я из ружья вынул. — На глазах Танкова он выковырял ножом пыж и высыпал тому на ладонь горку рубленого свинца — картечь. — На память тебе.
— Разрешите трогаться, товарищ дежурный? — Игнатьев включил зажигание.
Старчески покряхтывая на ухабах, уазик потащился за молоденькими «двадцатьчетверками». Завезли домой молчаливого Велина.
— Будешь писать рапорт, не забудь фразу: «Захватил вооруженного преступника», — посоветовал он, выходя.
— Так Будаков не сопротивлялся…
— Салага ты еще. Набрали вас тут… Пиши, как сказано. — Велин с силой захлопнул дверцу.
Возле самого отдела Танков вспомнил о притихшем сзади Воробьеве:
— Его ж в ИВС отвезти надо.
— Не поеду! — категорически отрезал Игнатьев. — Как хошь, товарищ дежурный, хоть снимай, хоть как, а не поеду. Это ж в два конца километров двадцать, а мы и так доехали на одном желании.
Стрелка уровня бензина и впрямь зашкаливала за ноль. Усталый и измотанный, Танков смирился.
Через полчаса в отделе всё стихло. Устроились на стульях в Ленкомнате Игнатьев и Филиппов, храпел беспокойно за решеткой, прямо на полу, Воробьев. В полной тишине сидел за столом Танков. Еще долго он то делал записи в многочисленных, путанных пока для него журналах и тетрадях, то отвечал на уточняющие вопросы дежурного по управлению. Потом, возбужденный, ходил возле стола, улыбаясь чему-то или стыдливо потряхивая головой. Наконец, присел за стол и тут же заснул, положив голову на раскрытую книгу учета происшествий. Во сне он постанывал и улыбался.
Густая осенняя ночь уже блекла и медленно, разводами преобразовывалась в нерадостное, тяжелое утро, когда раздался резкий в такой полной тишине звонок в дверь. Танков встряхнулся, пытаясь снять помятость после неудобного сна, потер щеки и пошел открывать. На крыльце стояла женщина лет сорока пяти в вытянутой, изъеденной молью кофте. Правый чулок у нее был спущен, и резинка, о каких Танков думал, что их давно не носят, волочилась по асфальту. О беспорядке в своей одежде она, похоже, не догадывалась либо просто не обращала на такую мелочь внимания.
— Я с поселка Восток, — оттеснив Танкова, она прошла в отдел. Достала из-за пазухи паспорт, протянула: — Где здесь тюрьма?
— Чего вам надо? — Танков разглядывал диковатую пришелицу, а в голове некстати вертелось: «Утро туманное, утро седое…»
— Так сюда мне.
Они стояли теперь в дежурной части, и женщина показывала рукой на решетку.
— Куда «сюда»?! Вы хоть знаете, для кого это?
— Так… для преступников всяких. Что я, дура совсем? Я ж говорю, Пудышина я. Помните, звонила? Ушибла-таки я его.