Фремлейский приход

— Я так рада вас видeть, сказала она.— Не безпокойтесь прошу вас, я не могу сeсть. Но отчего же не приeхал архидиакон?

— Не мог, право, не мог. С тeх пор, как он в Лондонe, он ни минуты не имeет свободной.

— Вы не долго остаетесь здeсь?

— Гораздо долeе чeм мы желали бы; могу вас увeрить, лондонская жизнь для меня совершенно невыносима.

— что ж дeлать! Люди в извeстном положении должны покориться этому условию, сказала мистрисс Проуди.— Вот, напримeр, епископ, должен засeдать в парламентe.

— Да? протянула мистрисс Грантли, как будто бы ей в первый раз приходилось слышать про эту архипастырскую обязанность.— Я очень рада, что от архидиакона это не требуется.

— О нeт, конечно, сериозно возразила мистрисс Проуди.— Как мила сегодня мисс Грантли! Говорят, она имeет успeх в свeтe.

Конечно, эта послeдняя фраза была довольно жестока для слуха матери. Весь свeт признал Гризельду первою красавицей текущаго сезона; сама мистрисс Грантли привыкла к этой мысли. Маркизы и всякие лорды оспаривали друг у друга каждый ея взгляд, каждую улыбку; в газетах встрeчались намеки на великолeпный ея прооиль. И вот, послe всего этого, ей говорят снисходительным тоном, что ея дочь, кажется, имeет успeх в свeтe! Так можно было бы выразиться про первое пошленькое смазливое личико!

— Ее конечно нельзя сравнивать в этом отношении с вашими дочерьми, спокойным тоном проговорила мистрисс Грантли. Дeло в том, что ни одна из мисс Проуди не славилась в свeтe своею красотой. Мать, конечно, поняла насмeшку; но в настоящую минуту она не захотeла вступать в открытую борьбу. Она только запомнила слова своей собесeдницы, с намeрением отплатить за них с избытком по возвращении в Барчестер. Она никогда не забывала этого рода долгов.

— А! вот, кажется, мистрисс Данстебл! сказала мисс Проуди, и направилась навстрeчу к дорогой гостьe.

— Так вот что называется conversazione! воскликнула мисс Данстебл, своим обычным несдержанным голосом.— Это то, что называется бесeдой, не правда ли, мистрисс Проуди?

— Ха, ха, ха! мисс Данстебл. Вы безподобны.

— Ну, конечно бесeда! Да еще чай с пирожным? А когда мы устанем разговаривать, мы разъедемся по домам, не так ли?

— Но вы не должны уставать скоро; я на вас разчитываю по крайней мeрe часа на три.

— О, я никогда не устаю разговаривать, это знают всe. Как вы поживаете, епископ? Вeдь это conversazione отличная выдумка, не правда ли?

Епископ улыбнулся, погирая руки, и сказал, что точно, это приятное препровождение времени.

— Мистрисс Проуди так отлично все умeет устроить, сказала мисс Данстебл.

— Да, да, сказал епископ,— она умeет принимать; по крайней мeрe я надeюсь. Но вы, мисс Данстебл, вы, конечно, привыкли к такому великолeпию...

— Я! Помилуйте! Да я не навяжу всякое великолeпие! Я, конечно, должна жить как живут другие. Я должна жить в большом домe, должна держать трех лакеев, ростом в косую сажень; я должна имeть кучера с огромным париком, и лошадей таких крупных, что мнe страшно на них eздит. если-б я не слeдовала общему обычаю, меня бы объявили сумашедшею и взяли бы под опеку. Впрочем, я враг всякой роскоши. Я сама хочу завести у себя conversazione. Надeюсь, что мистрисс Проуди не оставит меня своими совeтами.

Епископ опять стал потирать себe руки, и сказал, что жена его, конечно, почтет за честь, и т. д. Ему всегда бывало неловко с мисс Данстебл; он никогда не умeл рeшить, говорит ли она сериозно, или только шутит. Он отошел прочь, пробормотав какое-то извинение, а мисс Данстебл внутренно смeялась над его очевидным замeшательством. Мисс Данстебл была по природe добра, откровенна, великодушна; но она попала в круг людей, совершенно не стоящих доброты, откровенности, великодушия, совершенно неспособных их оцeнить. Она вмeстe с тeм была умна, могла язвительно сострить при случаe; вскорe она убeдилась, что в свeтe эта свойства важнeе чeм доброе сердце и прямодушие. Таким образам, проходила ея жизнь, мeсяц за мeсяцем, год за годом; она не развивала, как могла бы, своих хороших сторон, но в глубинe ея душа сохранялась теплая привязанность к тeм, кто точно стоил ея любви. И она сознавала внутренно, что не такую ведет жизнь, какую бы слeдовало, что богатство, о котором она говорила с таким презрeнием, имeет, однако пагубное влияние, что оно заeдает ея здравый характер, не роскошью своею, а пустотою свeтской жизни. Она чувствовала, что мало-по-малу она дeлается дерзка, насмeшлива, заносчива; но чувствуя все это, а упрекая себя, она все-таки не имeла силы измeнить строй своей жизни.