Домик в Оллингтоне

Если бы мистер Поллисер «забылся», она нашлась бы, что сказать ему, как нашлась, что сказать мужу при получении письма. Забыться! Она была уверена, что мистер Поллисер уже несколько месяцев собирается забыться.

Он пришел к ней и стал перед ней, глядя на свои невыразимые. В его невыразимых не было, однако, ничего особенного, чтобы обратить на себя внимание леди Думбелло. Он не вздыхал, не устремлял на нее глаз, не старался придать им вида двух солнц в небесной тверди над ее главой, не бил себя в грудь, не рвал волос на голове. Мистер Поллисер воспитался в школе, которая учит восхищаться не иначе, как с самым невозмутимым спокойствием, и которая никогда не позволяет своим ученикам увлекаться чем-либо возвышенным или смешным. Он стоял и смотрел на свои невыразимые, но смотрел так прилично, что леди Думбелло не могла сказать, что он «забылся».

На кушетке оставалось пустое место подле леди Думбелло, и Поллисер раза два в Хартльбири занимал такое место. При настоящем случае он не мог этого сделать, не измяв ее платья. Она умела бы занять на кушетке еще больше пустого места, как умела бы и очистить его, если бы захотела. И так он стоял перед ней, леди Думбелло улыбнулась. Но что это была за улыбка! Холодная, как смерть, бездушная, ничего не говорящая, отвратительная в своей ничего не выражающей грации. Я ненавижу принужденные, заученные улыбки! Эта улыбка произвела в мистере Поллисере сильное смущение, но он не анализировал ее и продолжал свои действия.

– Леди Думбелло, – сказал он едва слышным голосом, – я с нетерпением ждал встречи с вами в здешнем доме.

– В самом деле? Да-да, я помню, вы спрашивали, приеду ли я сюда.

– Я спрашивал. Гм… леди Думбелло! – И он припомнил все те уроки, которые учили его избегать величественного и смешного. Но он еще не забылся, и леди Думбелло снова улыбнулась. – Леди Думбелло, мы живем в обществе, в котором так трудно выбрать минуту, когда бы можно было поговорить.

Мистер Поллисер полагал, что леди Думбелло отодвинет свое платье, но она этого не сделала.

– Не знаю, – отвечала она, – мне кажется, другому не часто встречается и надобность сказать очень многое.

– Ах, нет, не часто, это быть может… но когда встретится эта надобность! Как ненавижу я комнаты, битком набитые народом!

А между тем в Хартльбири он решил, что удобнейшим местом для его действий будут гостиные какого-нибудь большого лондонского дома.

– Скажите, пожалуйста, неужели, кроме этих балов, вы ничего больше не желаете?

– У меня много желаний, но признаюсь, я очень люблю большие собрания.

Мистер Поллисер оглянулся кругом, и ему показалось, что за ним никто не наблюдает. Он сообразил, что должно ему делать, и решился сделать это. В нем не было того присутствия духа, которое доставляет некоторым мужчинам возможность, нисколько не задумываясь, объясняться в любви и увозить своих Дульциней, но он обладал тем мужеством, при котором сделался бы презренным в своих собственных глазах, если бы не исполнил того, на что так торжественно решился. Он предпочитал исполнить это сидя, но так как в месте ему было отказано, то он должен был стоять.

– Гризельда, – сказал он, и надо допустить, что он принял тон весьма удачный. Слово «Гризельда» нежно прозвучало в ушах леди Думбелло, прозвучало, как мелкий дождь на мягкой поверхности, и не отозвалось в посторонних ушах. – Гризельда!

– Мистер Поллисер! – сказала Гризельда, и хотя она не сделала сцены, хотя только просто взглянула на него, но Поллисер увидел, что попал впросак.

– Неужели я не могу называть вас Гризельдой?

– Конечно не можете. Потрудитесь, пожалуйста, посмотреть, здесь ли мои люди.

Поллисер с минуту простоял, не зная, что делать.

– Посмотрите, здесь ли моя карета? – Отдавая это приказание, она еще взглянула на него, и только после этого взгляда в Поллисере явилось повиновение.

По возвращении он уже не застал ее на месте, но он слышал, как имя ее произнесено было на лестнице, видел даже ее голову в то время, как она грациозно спускалась с лестницы, среди множества провожавших. Он больше никогда не делал попытки объясняться в любви леди Думбелло, и положительно разрушил все надежды леди де Курси, мистрис Прудье и леди Клэндидлем.