— Будут рабынями, ходить за молодыми. Разве не сказал мудрец: «Мир в семье драгоценнее, чем сладкая вода в кувшине»?
Вне всякого сомнения, злым гением Византия в этот тяжелый час был индийский князь.
— Повелитель, — произнес он цинично, — истина состоит в том, что человек, который отважен днем, ночью может превратиться в безвольного труса; нужно лишь показать ему нечто такое, что подстегнет его воображение. До сих пор греки держались мужественно — испытай их теперь видом своей мощи во тьме.
— Как именно, князь?
— Пусть все войско зажжет в эту ночь костры — так, чтобы это было видно и слышно со стен. Пусть их будет больше необходимого, если понадобится, пусть в нашем лагере царит суета — устроим зрелище, какого это поколение еще не видело. А потом…
Странный человек подавил смешок.
Магомет взирал на него в недоумении.
— А потом, — продолжил князь, — их извращенная фантазия довершит остальное, и к полуночи город будет стоять на коленях, вопия о помощи к Богоматери, и каждый вооруженный воин на стенах, у которого есть жена или дочь, решит, что он слышит ее голос, взывающий о защите. Сделай это, о повелитель, — и можешь нарезать плоть мою на полоски, если к рассвету всеобщий ужас не облегчит задачу твоего меча вдвое.
Все вышло так, как предсказал еврей.
Привлеченные далеким заревом, сообщавшим, что за стенами происходит нечто масштабное и устрашающее, и все еще исполненные веры в чудесное спасение, тысячи византийцев поспешили на стены посмотреть, в какой форме будет дарована благодать. И какое же их ждало пробуждение! Враг будто восстал из самой земли: то были дьяволы, не люди. Казалось, что весь окоем горизонта запружен ими. И уже не существовало ухищрений, позволявших неверно истолковать смысл увиденного.
— Завтра, завтра! — перешептывались осажденные. — Да поможет нам Бог!
И снова выплескивались на улицы, причем каждый превращался в проповедника отчаяния. Впрочем, — что удивительно — монахи вышли из своих келий со словами утешения.
— Не теряйте веры, — говорили они. — Видите? Мы ничего не боимся. Пресвятая Покровительница не оставит детей своих. Веруйте в нее. Она решила потворствовать императору-азимиту и дать ему истощить свое тщеславие, чтобы в последний час и он, и его приспешники-латиняне не отняли у нее славу нашего избавления. Соберитесь с духом и не ведайте страха. Ангел найдет бедняка у Колонны Константина.
Простая душа, оглушенная страхом и утратившая надежду, с готовностью приемлет мысль о спасении. Люди вслушивались в увещевания церковников. Более того, эти неуместно умиротворяющие слова достигли и защитников на стенах, и сотни из них покинули свои посты, предоставив врагу подкрадываться из-за рва и крюками на длинных шестах растаскивать недавно построенные укрепления.
Нет нужды говорить о том, сколь эти новые осложнения умножили груз забот, и без того лежавший непосильным бременем на плечах императора. Всю середину дня он провел у открытого окна залы, расположенной над Керкопортой — воротами под южным фасадом его Высочайшей резиденции, — наблюдая за передвижениями турок. Вкрадчивый пророк, которому случается милосердно посетить нас перед смертью, уже выполнил в его случае свою задачу. Император оставил последнюю надежду. Помимо неизвестности, самое тяжелое для человека, который знает, что участь его решена и уже стоит перед ним со всеми ее сопутствующими обстоятельствами, — это обрести мир в душе, а это сводится к тому, чтобы взглянуть на прелести здешней жизни как на яркоперых птиц в золотой клетке, решительным жестом отворить дверцу и выпустить их на волю, зная, что более они не вернутся. Это Константин, чистейший и благороднейший из всех греческих императоров — лишь то, что период его владычества пришелся на злые времена, не позволяет нам назвать его величайшим, — и совершил.
Он был в доспехах, его меч стоял прислоненным к подоконнику. Время от времени входили его верные слуги и тихо с ним переговаривались, однако большую часть времени он пребывал в одиночестве.
Врага он отсюда видел ясно. Видел его укрепления, шатры, а за ними — менее обустроенный бивуак. Видел знамена — смысл многих из них был ему неясен, — дозорных на своих постах, появляющихся и исчезающих всадников, иногда — движущуюся колонну. Он слышал вопли и прекрасно понимал смысл происходившего: грядет последняя буря.
Около четырех пополудни вошел Франза и, склонившись над правой рукой повелителя, собирался встать на колени.
— О нет, — возразил император, поднимаясь на ноги и удерживая его, — покончим с церемониями. Ты был мне верным слугой — Бог тому свидетель, — а теперь я повышаю тебя в чине. Стань моим вторым «я». Говори со мной стоя. Завтра жизнь моя завершится. В смерти все люди равны. Скажи, с чем ты пришел.
Стоя на коленях, церемониймейстер взял закованную в сталь ладонь императора и поднес ее к губам:
ebooksa