<Вопрос о причинах переселения преп. Максима из Александрии в Африку>
Причиной переселения преп. Максима в Африку (провинцию) автор пространного жития выставляет усиление монофелитской ереси. По его показаниям, [1358] преп. Максим, видя, что православие сохранилось только в Африке и Риме, да и там пришло в колебание, решил оставить Хрисопольский монастырь и отправиться через Африку в Рим. Сообщение это сплошь неверно и обнаруживает лишь только то, что биограф не имел сведений о жизни преп. отца от времени поступления его в монастырь до диспута с Пирром и этот недостаток заполнил собственными произвольными догадками. Преп. Максим, как мы знаем, покинул Хрисопольский монастырь гораздо раньше и до своего переселения в Африку проживал в Александрии или ее пригородных монастырях. Несправедлива также и обычная у биографа ссылка на усиление ереси, как на причину удаления преп. Максима из Александрии. [1359] Сам преп. Максим в одном письме к своим александрийским друзьям заявляет, что он не прочь был бы вернуться в Александрию, если бы вполне был уверен, что прошла всякая опасность со стороны врагов, «волков пустыни», т. е. сарацин. [1360] «Боясь их, — пишет преп. Максим, — я проплыл такие пространства морей, как спасающий свою жизнь». [1361] Отсюда ясно видно, что причиной удаления преп. Максима в Африку было нашествие арабов на Египет.
<Нашествие арабов и бегство преп. Максима в Карфагенскую префектуру>
Преп. Максим жил в то время, когда в Аравии сложилась та грозная сила ислама, которая, в конце концов, после долгой, утомительной борьбы положила конец Византии и эллинской культуре на Востоке. В то время как византийское правительство, возвратив свои утраченные в Персидскую войну провинции. всеми силами старалось привязать их к центру, для него явился новый опасный враг, всей силы которого в Византии на первых порах еще и не сознавали достаточно ясно. С Востока надвигалась новая, нехристианская культура, и, таким образом, начиналась вековая борьба эллинизма и ислама за право существования на Востоке. В этой борьбе перевес оказался на стороне мусульман: монофизиты, испытавшие так много притеснений от греков и не удовлетворившиеся униатской политикой Византии, охотно меняли владычество «ромеев» на подчинение мусульманам, которые на первых, по крайней мере, порах сохраняли свободу совести своих подданных и довольствовались умеренной данью. [1362] Отсюда византийские провинции стали отходить в их руки одна за другой: после набегов на Палестину в 634 г. [1363] и сражений при Гавифе и Ярмуке [1364] в 636 г. арабами была завоевана Сирия. [1365] Вскоре после этого они заняли Палестину и Иерусалим, [1366] Месопотамию [1367] и собрались двинуться на Египет. [1368] Слух о нашествии арабов приводил в панику жителей (особенно греков) провинций, которым угрожала опасность нашествия врагов. Все, кто мог, старались переселиться в более безопасные места; началось, таким образом, повальное бегство от арабов, особенно епископов, монахов и вообще духовных лиц, [1369] которые не ожидали себе от сарацин ничего хорошего. [1370] Во время 634–640 гг. из Александрии переселились в Африку многие иноки и инокини. [1371] Этот поток всеобщего движения охватил и преп. Максима, и он стал искать себе прибежища в Карфагенской префектуре. [1372]
<Определение времени этого события>
Что касается времени переселения преп. Максима в Африку, то можно сказать, что это случилось до того времени, когда в Александрии узнали об издании экфесиса, следовательно, до конца 638 — начала 639 г. [1373] Это видно из того, что, по свидетельству самого преп. Максима, [1374] об издании экфесиса он узнал по письмам от своих константинопольских друзей, а не из духовных сфер в Александрии.
О принятии экфесиса в Александрии Киром преп. Максим (по крайней мере, на первых порах) не знал совершенно. Еще в 639–640 гг. он называл его «θεοτίμητος πάπας» [1375] и обвинял его только в опубликовании «глав»; [1376] и, следовательно, в то время, как экфесис был принят в Александрии, он там не находился. Поэтому вероятнее всего предположить, что преп. Максим удалился из Александрии в 638 г. [1377]
<Переписка преп. Максима с друзьями о возвращении в Александрии>
Бегство преп. Максима оказалось немного поспешным: некоторые друзья его остались в Александрии (например, диакон Косьма, адвокат Юлиан, пресвитер Иоанн), а Кир, как папа Александрийский и августалий Египта, [1378] на некоторое время предотвратил нашествие арабов, заключив с Амру договор, по которому обязался платить арабам дань. [1379] Настало временное успокоение: летом 639 г. Кир еще находился на вершине своего величия. [1380] Друзья преп. Максима (пресвитер Иоанн) уведомили его, что опасность прошла, что он может вернуться к ним в Александрию. Однако преп. отец лучше их понимал положение дел на Востоке, а может быть, считал Африку более подходящей ареной для своей деятельности; поэтому он отвечал им на это предложение отказом. В письме к пресвитеру Иоанну, [1381] содержащем этот ответ св. отца, он старался смягчить горечь своего отказа, указывая на то, что время не может ослабить уз духовной любви, говорил, что он рад быть под духовным водительством пресвитера Иоанна, пользоваться его руководством и, таким образом, наложить целебные повязки на раны, нанесенные укусом хищных волков Аравии, т. е. страстей. [1382] «Не оставляй меня, — писал преп. Максим, — в пасти зверей, т. е. страстей и духов злобы, не переставай избавлять меня от того, что снедает моего внутреннего человека, и призови меня к себе и укрой под крыльями своими, если действительно прошел всякий страх перед варварами чувственными, ради которых я, как бы спасая жизнь, проплыл такие пространства моря. Весьма прошу вас точно написать мне как о вашем здоровье, так и о теперешнем положении вещей. Ведь я, слабый и немощный даже в мирное время, едва могу переносить и малые подвиги (νήφειν μιικπομερῶς) и сосредоточивать дух свой, растерявшийся от страстей. Посему я желал бы совершить плавание в безопасности. Я не имею предусмотрительности (ἀτελης τὴν διάνοιαν) и не могу проникнуть в планы Провидения. Я не решаюсь отправиться в путешествие,] оправдывая себя незнанием положения дел, ибо боюсь, отступив по слабости от подвигов терпения и сделавшись как бы дезертиром во время смотра, [1383] потерять венцы за них». [1384]
Опасения преп. Максима оказались вполне основательными. Последующее положение вещей показало, что борьба с арабами была не по силам византийскому правительству. Самый триумф Кира был непродолжителен: в конце 640 г. [1385] подозрительное византийское правительство, узнав о его договоре с арабами, вызвало его в Константинополь как государственного изменника; договор был отвергнут, и в Александрию прислан другой августалий (Мануил). Тогда арабы двинулись на Египет [1386] и после ряда победоносных сражений [1387] заставили византийское правительство (во главе которого после Ираклия стояла Мартина) послать Кира для переговоров с Амру. [1388] Однако, в конце концов, дело было решено не переговорами, а военной силой, и Византия навсегда потеряла Египет. [1389] Преп. Максим с тех пор уже более не видел Египта: он оставался в Африке и сильно скорбел о несчастьях, посетивших его отечество. [1390]
<Положение преп. Максима в Африке: отношение к нему префекта Григория>
Впрочем, в Африке преп. Максим нашел для себя новое отечество. Все приняли его здесь с радушием и держали в почете и уважении. Преп. Максим пользовался ближайшим покровительством префекта (ἔπαρχος) Африки Григория, [1391] который при своем богатстве и знатности пользовался в своей префектуре [1392] почти неограниченной властью. Григорий был человеком благочестивым, ревностным по вере, добродетельным. [1393] В своей области он был известен своей широкой благотворительностью: устраивал приюты, странноприимницы. больницы, заботился о сирых, вдовах, благотворил Церквям, покровительствовал монастырям. По своей благотворительности он превосходил всех прежних префектов [1394] и стяжал заслуженную любовь своих подчиненных и жителей Африки. Кроме того, он был ревностен к вере православной [1395] и праведной жизни. Неудивительно поэтому, что когда преп. Максим и другие иноки покинули Александрию и прибыли в Африку, они нашли самый радушный прием у Григория: он дал им убежище и оказывал им помощь во всем, в чем они нуждались, [1396] Григорий сразу же подпал под влияние умного и ревностного монаха, бывшего императорского секретаря: с его точки зрения смотрел на церковные события в Африке и по его указаниям поступал во всех вопросах церковной политики, к которой он, как истый византиец, не мог быть равнодушным. Влияние преп. Максима на префекта было так несомненно для всех, что многие обращались к его посредству в разных делах и просили ходатайства перед Григорием. [1397] Когда инокини александрийские, жившие в монастыре, построенном за счет Григория (те самые, которые раньше принадлежали к ереси севирианской), [1398] отпали от православия [1399] и, вероятно — под влиянием усиления монофелитских идей, снова перешли в севирианство, то, по-видимому, не без влияния преп. Максима префект решил отнять у них монастырь и пошл в Александрию своего адвоката Феопемпта, чтобы ему передано было имущество монастыря. [1400] Эти меры заставили монахинь смириться, и, вероятно, по просьбе их, адвокаты Юлиан и Феопемпт просили преп. Максима походатайствовать за них перед префектом. Преп. Максим исполнил их просьбу. Ходатайство его, конечно, было успешно. Об этом <он> известил Юлиана особым письмом, в котором вкратце изложил православное учение в противовес севирианским мнениям. [1401] Написал он также от лица префекта письмо и к отшельницам александрийским, в котором подтверждал их прежние права на монастырь Григория, обещая им его постоянное покровительство и наставляя их держаться православия. Главная часть в этом письме тоже была посвящена догматическим рассуждениям противосевирианского характера. [1402]
<Переписка преп. Максима с константинопольскими вельможами по делу Григория>
Еще более ясно выступили связи преп. Максима с префектом, когда этот последний в 640 г. [1403] был отозван Ираклием в Константинополь по каким-то подозрениям, [1404] основанным на клеветнических доносах. [1405] Событие это неприятно поразило всех жителей Карфагенской префектуры. Преп Максим говорит, что невозможно было исчислить слезы, пролитые ими при его отъезде: все рыдали, провожая префекта, и не пускали его на корабль, ибо все видели в нем покровителя, заступника, отца, советника, утешителя, благотворителя. [1406] Чтобы помочь своему покровителю в беде, преп. Максим решил прибегнуть к прежним своим придворным связям (как это делал он и раньше в затруднительных случаях). Провожая патриция Григория в столицу, он вручил ему рекомендательное письмо к своему давнему знакомому и почитателю кубикуларию (камергеру) Иоанну. В этом письме он указал на добродетели Григория, на свои отношения к нему и настойчиво, во имя связующей их любви, просил помочь ему во всем, в чем только нужно, и внушить императору мысль отослать префекта обратно. «Каким знаешь образом и через каких знаешь лиц, по данной тебе благодати постарайся, чтобы он пришел обратно, ибо нет более верного раба благочестивого царства, чем он». [1407]
Вскоре затем преп. Максим отправил через одного старца в Константинополь новое письмо к тому же Иоанну, [1408] в котором, повторяя похвалы Григорию и упоминая о своем рекомендательном письме, снова просил быть охранителем его души и тела и отстранить те клеветы, которые враги распространяли про Григория, «чтобы не дано было место лжи вместо истины, и не была дерзновенной несправедливость». Просьба преп. Максима увенчалась успехом. Из Константинополя в Африку дошли утешительные слухи. По этому поводу преп. Максим написал обширное, наполненное нравственными рассуждениями послание к префекту Григорию, в котором выражал общее желание всех поскорее увидеть его в Африке, [1409] радовался успешному повороту его дела [1410] и сообщал молитвенные благопожелания от себя и других иноков. [1411] Вероятно, в том же 640 г. префект Григорий вернулся в Африку и снова вступил в отправление своих служебных обязанностей. Несомненно, что с этих пор чувство уважения и преданности к преп. Максиму возросло в нем еще более: к нему должно было побуждать уже одно чувство благодарности, не говоря о благочестии префекта и обаятельном действии личности самого св. подвижника.
<Влияние преп. Максима на церковную политику Григория в Африке; меры против севириан>
Вся церковная политика в Африке направлялась преп. Максимом, и, конечно, направлялась в интересах строгого православия. Первым врагом, с которым ему пришлось бороться в Египте, было севирианство. Эта монофизитская секта не была исконным явлением в Африке, издавна отличавшейся преданностью халкидонскому учению (так ярко сказавшейся в спорах о «трех главах»); она занесена была сюда беглецами из Сирии и Египта, монофизитами, спасавшимися от арабского нашествия [1412] и нашедшими себе приют в Африке. Среди беглецов особенно много было монахов и монахинь. [1413] Радушно принятые в карфагенских провинциях, они скоро стали распространять свое лжеучение среди православных. Особенно хитро и скрытно, а вместе и с большим успехом совращением православных занимались александрийские инокини, [1414] вероятно, те самые, которые и раньше пользовались покровительством Григория после обращения к православию, и по поводу своего отпадения были наставляемы преп. Максимом. Они, вероятно, в конце 640 г., ввиду арабского нашествия и военных приготовлений в Египте, переселились из Александрии в Африку. Пользуясь покровительством префекта и преп. Максима и скрывая свой севирианский образ мыслей, они вкрадывались в доверие православных семейств и увлекали в ересь многих членов Православной Церкви, особенно из числа женщин. Пропаганда эта обратила на себя внимание префекта и преп. Максима. Префект писал об этом императору, папе Римскому (Иоанну IV) и патриарху Константинопольскому (Петру). В конце концов, он добился издания указа, в силу которого все еретики, упорно пребывающие в своем зломыслии, должны были быть изгнаны. Относительно же названных выше инокинь, повелевалось в случае их присоединения к Православной Церкви оставить их монастыри в неприкосновенности; в случае же упорного противления истине и неповиновения императорскому указу — разделить их по одиночке и непрестанно держать в заключении в православных монастырях, [1415] а их имущество отобрать в общественную казну. Указ этот был издан преемником Ираклия Константином III, [1416] который был православным, [1417] но царствовал недолго (11 февраля — 25 мая 641 г.). Префект исполнил указ со всей ревностью: бо́льшая часть еретиков присоединилась к Православной Церкви, только часть инокинь (ἀπὸ τῆς μονῆς τῶν ξακερθῶτος) осталась упорной и была разослана в заточение по православным монастырям. [1418] Преп. Максим находил эти мероприятия благоразумными и уместными; не потому, конечно, что он хотел преследовать еретиков (τοὺς αἱρετικοὺς θλίβεσθαι), но потому, что они повели к обращению многих в лоно Православной Церкви. [1419]
Однако севириане скоро добились отмены этого указа. Вероятно, по ходатайству кого-либо из знатных лиц, благорасположенных к монофизитам (а таких лиц было много в Константинополе еще со времени Юстиниана), Мартина (πατρικία), правившая государством за малолетством своего сына императора Ираклеона, издала на имя префекта Григория рескрипт, в котором повелевалось освободить заключенных им севирианских монахинь. Указ был доставлен в Карфаген в ноябре месяце 641 г. канцелярием Феодором. [1420]
Весть о письме императрицы быстро разнеслась по провинции и смутила многих. Севириане тотчас подняли голову и начали доказывать, что императрица стоит на их стороне, поминает епископа Фому и т. п. Соблазн был большой. Чтобы побороть смущение православных, преп. Максим должен был оставить монастырь и выйти на очную ставку с распространителями подобных слухов. Он им (очевидно, как бывший императорский протоасикрит, лично знавший Ираклия) засвидетельствовал, что ни сама Мартина, ни ее покойный сожитель (ὀ ἐναγίος σύμβιος) [1421] Ираклий никогда не сочувствовали еретикам-севирианам. То же подтверждали и другие иноки, пришедшие с преп. Максимом.
После этого префект Григорий заявил, что не может быть сомнений насчет православия императрицы. В конечном итоге было решено, что Феодор доставил письмо подложное, тем более что кроме рескрипта он не принес ни одного письма от кого-либо из сенаторов или высших чинов Империи; а распустивших клевету (диффамация) об императрице севирианских монахов наказали плетьми и арестом в темнице.
ebooksa