Минайя, опираясь одной рукой о круп своего коня, повернулся в седле, чтобы окинуть мрачным взглядом стены Аграмуна, оставшиеся позади: буроватая линия крепостных стен окружала холм, на котором высились башня и колокольня. Заходящее солнце светило в лицо двум всадникам.
– Франки эти… Изнеженные хуже баб, – проворчал он.
– Не скажи, – улыбнулся Руй Диас. – Если уж дерутся, то дерутся здорово.
– Хотел бы я их увидеть перед нашими копьями.
– Может, еще увидишь. Жизнь вьется прихотливо.
– Что же, бог даст, еще встретимся. – Минайя двумя пальцами прикоснулся к горлу. – Меня прямо пронзило, когда он сказал «оборванцы»… Все равно что в лицо плюнуть.
– Он был в своих владениях и в своем праве.
– Ты – Сид Руй Диас, а не какой-нибудь вшивый бродяга. Вот уже два месяца все приграничье о тебе только и говорит – о незваных гостях и о нашем ответном визите.
При этих словах на лице Руя Диаса вновь всплыла улыбка.
– Дело было славное. Отличный вышел набег.
– Да уж… Удачно получилось.
Еще бы не удачно. После боя на римской дороге они продали в Агорбе рабов, лошадей и прочую добычу и вторглись в пределы области Толедо, где в продолжение двух недель грабили, жгли, разрушали все, что попадало под руку, пройдя огнем и мечом до самой Бриуэги. Захватив тридцать мужчин, женщин и детей и полсотни голов скота, вброд перешли Гуадамьель и вернулись.
– А вот с королями и графами нам не везет, – вздохнул Руй Диас.
Минайя снова оглядел далекий уже Аграмун.
– Совсем не везет, твоя правда. – Он сплюнул. – Одни нас изгоняют, другие оскорбляют. И уж не знаю, что хуже.
– Всему свое время. И помни, что терпение – это добродетель.
– Особенно – при нашем ремесле.
– Ну да.
Какое-то время они ехали молча. Минайя время от времени искоса поглядывал на Руя Диаса и наконец спросил:
– Придумал, что будем делать?