Она жила в большом, выглядевшем очень благопристойно доме, недалеко от станции — чтобы недолго идти навстречу людям, догадался я. В воротах она остановилась.
— Может быть, хотите зайти? Еще не очень поздно. Но, вероятно, вы устали.
Она не настаивала, но, когда я принял приглашение, казалась очень довольной.
— Тогда, пожалуйста, сюда.
Через крохотный садик мы подошли к дверям, окрашенным в черный цвет, с ужасными панелями цветного стекла. Мисс Мартин бесконечно долго рылась в сумке в поисках ключа, а я лениво думал, что мог бы открыть его шпилькой быстрее, чем она ключом. В теплом холле приятно пахло освежителем воздуха, и в дальнем его конце я увидел на двери табличку: «Мартин».
Комната Занны стала для меня сюрпризом. Уютная, просторная, с ковром на полу, недавно отремонтированная, выдержанная в уютной цветовой гамме. Она зажгла верхний свет и розовую настольную лампу, задернула коричневато-оранжевыми шторами черное пространство французских окон. Потом с удовольствием показала недавно встроенную крохотную ванную, примыкавшую к спальне, и кухню размером с чемодан рядом с ней. За кухню и ванную она заплатила сама. Владельцы дома разрешили ей сделать эти пристройки, объяснила мисс Мартин, они люди понимающие. Очень добрые. Она живет здесь одиннадцать лет. Для Занны Мартин эта квартира была домом.
Но в квартире не было зеркал. Ни одного.
Она возилась в маленькой кухне, готовя кофе. Надо же что-то делать, подумал я, спокойно расположившись на длинной удобной софе и наблюдая, как по привычке она все время наклоняется вперед, чтобы волна густых волос закрывала лицо. Мисс Мартин принесла поднос с кофе и села на софу справа от меня. Кто бы рискнул упрекнуть ее?
— Вы когда-нибудь плакали? — вдруг спросила она.
— Нет.
— Даже с досады?
— Нет, — улыбнулся я. — Ругался.
— А я часто плакала. — Она вздохнула. — Но теперь этого не делаю. Потому что становлюсь старше. Мне почти сорок. Я смирилась с тем, что не выйду замуж... Теперь я поняла, что когда начала строить кухню и ванную, то отбросила всякую надежду. А до тех пор, стыдно признаться, я всегда обманывала себя, что вот однажды, в какой-то день... возможно... Но теперь я больше ничего не жду. Ничего.
— Мужики — идиоты, — неуклюже произнес я.
— Надеюсь, вас не раздражает моя болтовня? Ко мне так редко кто-нибудь приходит, и практически ни с кем и никогда я не могла так поговорить...
Я просидел у нее около часа, слушал ее воспоминания, представляя всю ее мрачную жизнь, ее переживания, и ругал себя: ведь со мной случилась одна десятая той беды, что обрушилась на нее. У меня было больше успехов, чем провалов.
— А как это случилось с вами? — наконец спросила она. — С вашей рукой...
— Несчастный случай. Острый кусок металла.
Если быть точным, острая, как бритва, скаковая подкова на копыте лошади на скорости тридцать миль в час. Лошадь лягнула меня, когда я катился по земле после легкого падения. Так бывает в жизни.
Лошадям перед скачками меняют подковы на более легкие, кузнец прибивает их перед самым заездом. Некоторые тренеры экономят шиллинги и используют одни и те же подковы по нескольку раз. Постепенно они так изнашиваются, что становятся тонкими, как нож. Но лезвие не гладкое, а с зазубринами. Такая подкова взрезает плоть, будто топор.
ebooksa