Внизу на песчаной скаковой дорожке лошади Гуннара Холта перешли на легкий галоп, и мы смотрели, как они промчались мимо линии финиша, минуя пруд, вокруг смотровой башни. Впереди летел Падди О"Флагерти в своей великолепной вязаной шапке с помпоном, вот он натянул поводья, его скакун и остальные перешли на шаг. Перед завтрашними скачками это была всего лишь легкая пробежка, чтобы выпустить пар, и теперь лошади медленно направлялись к конюшне.
— Следующая остановка у Гуннара Холта, — сказал я.
Мы въехали в ворота, когда лошади уже вернулись, их прогуливали по двору, прежде чем завести в стойла, и над чепраками поднимался пар, как из кипящего чайника. Сам Гуннар Холт соскочил с Уайтфайера, фаворита, принадлежавшего Сэндвику, ласково потрепал его по холке и теперь ждал меня, чтобы продолжить надоевшую игру.
— Доброе утро. — Я сделал первый ход.
— Доброе.
— Можем мы поговорить?
Весь его вид выражал, что говорить не о чем, он отвел Уайтфайера в стойло, вернулся, мотнул головой в сторону своего бунгало и открыл дверь. На этот раз Эрик предпочел остаться в машине, и Гуннар Холт, заметив Одина, кажется, был доволен его решением.
— Кофе?
Тот же самый оранжевый кофейник стоял на плите, тот же самый кофе. Ну, теперь можно и спросить, решил я.
— Я ищу седло Боба Шермана.
— Седло? Разве он не оставил его в раздевалке? Я слышал, что оно там.
— Может быть, вы знаете, кто забрал его. Я бы хотел найти седло... Оно принадлежит его вдове.
— И седло стоит денег, — добавил он, кивнув. — Но я понятия не имею, кто забрал его.
Я косвенно задавал этот вопрос еще несколько раз и в конце концов убедился, что он и вправду не знает.
— Тогда спрошу Падди, — сказал я. Но и Падди не знал.
— Оно было там, когда бедного парня выловили из воды. Клянусь, седло висело в день Больших национальных скачек. Но в следующий раз, в четверг, его уже не было.
— Вы уверены?
— Так же уверен, как в том, что я стою перед вами.
— Почему? — вяло спросил я. — Почему вы так уверены?
— Ну, понимаете. — Глаза у него сверкнули. — Это самое, оно...