Обратно в дом метнулся, теперь уж целую корзину денег волочит и прямиком в церковь.
— Батюшка, — говорит священнику, — прими это на храм Божии, да поминайте тут меня, когда помру. Демьяном Кузиным меня звать.
— Господи, слава Тебе! Только я подумал, чтоб воскресную школу для ребятишек открыть, а ты тут как тут! Не только поминать тебя будем за доброту твою, а именем твоим школу назовем!
— Ну да?! — не поверил Демьян. Сердце от радости сжалось, что не исчезнет он с земли теперь бесследно, и вдруг почувствовал, что совсем не жаль ему этих денег!
Божья искра, что у него в душе теплилась, разгорелась вдруг и обожгла беса сребролюбия, что в нем прижился. Бес этот, плюясь и кляня Демьяна и в хвост и в гриву, выскочил из него как ошпаренный и побег новую нестойкую душу соблазнять. А Демьян, как на крыльях, в дом влетел, а там его огненный Ангел поджидает.
— Господь за тобой послал, — грозно говорит Ангел, — сейчас забираю душу твою алчную!
— Погоди, милый, — без страха, с улыбкой отвечает Демьян, — погоди чуток! Мне еще вон какую прорву денег раздать надо.
— Да ты что же, раскаялся, что ли?! — всплеснул руками Ангел.
— Раскаялся, раскаялся! — впервые за столько лет рассмеялся Демьян. — Ты уж мне не мешай, пожалуйста.
— Да разве Ангелы в раскаянии мешают? — улыбнулся посланник Божий и оставил Демьяна на земле еще не на три часа, а еще на тридцать лет.
После Демьяна Богородица возле горького пьяницы на базаре объявилась.
Стоит Матвей вместе со своим собутыльником, трясучка их бьет, руки ходуном ходят и прохожим детские валенки, Матвеевой дочки, продают. Двое-трое повертели в руках эти валенки. «Да вы что, — говорят, — из ума выжили от водки-то? Это уж не валенки, а дыренки!»
— Да где они дыры-то видят?! — таращит пьяные глаза Матвей. — Новые совсем!
А это Богородица людям глаза от валенок отводила.
Подходит Она к ним в простом белом платочке, как крестьянка.
— Ну что, Матвей, — говорит, — жену в могилку свел, теперь с дочки последнее принес? В чем она теперь в церковь пойдет, о тебе молиться?
— Да чего уж обо мне молиться, — отмахнулся Матвей, — поздно уж.
— А сам-то давно в церкви был? — не отходят Богородица. — Как ты дочке-то говоришь: «Хоть в церковь и близко, а ходить склизко, а кабак далехонько, да хожу тихохонько». Так, что ли?
— Чего привязалась? — встрял трясучий товарищ его. — Чего мы в твоей церкви не видали?!
— А не видал ты, Матвей, вот чего, — сказала Богородица и перекрестила трясучего.