Это были эсэмэски от Герды, Рут и Шефера.
Во всех трех было одно и то же слово:
Шефер скривился и подавил стон, натягивая рубашку. За семь часов кровоподтеки на животе и спине из красноватых стали черничными, а свежие швы, наложенные над левым глазом, стягивали кожу. Он чувствовал себя так, словно его пропустили через мясорубку, и получасовой сон внутри компьютерного томографа не облегчил этих ощущений.
— Вам повезло, — сказал доктор, протягивая ему двадцать четыре таблетки в пакетике. — Принимайте по две таблетки каждые шесть часов. Если станет совсем плохо, добавьте еще по одному ипрену на прием.
Шефер взял пакетик и сунул его в задний карман.
— Что-нибудь еще?
— Да, отдыхайте до конца недели, хорошо? — Врач посмотрел на него поверх очков.
— Мне показалось, вы сказали, что ничего особенного снимки не показали, — сказал Шефер.
— Верно, но в вашем возрасте не сто́ит думать, что после таких событий можно просто спокойно идти дальше, как будто ничего не случилось. Вы должны прислушиваться к своему организму.
Те же самые слова сказал сегодня утром комиссар, когда позвонил ему.
Шефер встретился взглядом с доктором, задрал подбородок и с гордым видом втянул щеки.
Доктор кивнул и вышел из комнаты как раз в тот момент, когда у Шефера зазвонил телефон.
— Д-алло?
— Эй, ну ты как? Ты уже все с больницей? — Это был Нильс Петер Бертельсен.
— Да, только что.
— Каков вердикт?
Шефер рассматривал себя в зеркале смотровой комнаты, в котором, видимо, искал ответ.
— Снаружи инвалид, изнутри все тип-топ, — сказал он.