В чужом обличье,

22
18
20
22
24
26
28
30
* * *

Отец, как всегда, сидел со скучающим видом, а за его спиной стоял бесстрастный Гиозо. Посол Ранфии, наоборот, являл миру багровое лицо, размахивал руками. Рядом с ним находился Жан-Огюстен с перебинтованным лицом. Бадрил стоял чуть в сторонке, стараясь выглядеть горделиво и бесстрашно. За спиной его возвышались двое королевских гвардейцев.

— Ваше Величество, — поклонился Корсин отцу, затем повернулся к Людвеку Мориньи. — Уважаемый посол нашего доброго соседа-короля Ранфии Робера Третьего.

В поклоне Корсин как раз сравнялся ростом с низеньким и толстым Людвеком.

— Случившееся — возмутительно, более того, это оскорбление наших добрых соседей! От лица всех друзей Ранфии я приношу свои глубочайшие извинения. Уверен, ваше величество уже назначили Бадрилу Настишу более чем суровое наказание.

Отец чуть заметно покачал головой.

— Прошу передать Бадрила Настиша под мою опеку, — снова поклонился Корсин. — Я не только лично прослежу за тем, чтобы он получил причитающееся ему наказание, но и постараюсь привить ему миролюбие и раскрыть глаза на весь ужас его деяния.

Бадрил Настиш опустил взор, словно увидел что-то интересное на полу.

— Не возражаю, — бросил Гарриш Второй.

— Уверен, что вы, ваше высочество, — произнес Людвек, утирая пот со лба платком, — сумеете объяснить этому юному смутьяну, что Ранфия — друг Перпетолиса.

Жан-Огюстен скосил глаза на закрывающую пол-лица повязку, затем молча поклонился. Корсин поклонился в ответ, и на этом официальная церемония закончилась. Корсин сделал жест следовать за ним, и Бадрил поплёлся, не смея ослушаться.

— Ещё раз прошу вас не держать на Перпетолис зла за произошедший досадный инцидент, — обратился Корсин к послу, выйдя из тронного зала. — И передать его королевскому величеству, что на одного смутьяна в наших горах найдётся десяток ценителей утончённой ранфийской культуры. Надеюсь, мы с вами ещё попируем за одним столом и будем вспоминать этот день со смехом.

При этих словах принца Атринас вытащил из мешка и протянул Людвеку рог горного тура, украшенный искусной резьбой и с накладками из хризолита и горного хрусталя.

— Ох, ваше высочество, что вы, право, не стоило! — рассыпался в благодарностях Людвек, прижимая рог к груди.

Размеры его были таковы, что осуши низенький ранфиец наполненный вином рог даже один раз, его бы по меньшей мере хватил удар.

— Что вы, любезный Людвек, разве есть на свете вещь дороже дружбы? — улыбнулся Корсин. И тут же голос его построжел: — Атринас. Отведи бунтовщика в темницу. Самую тёмную и холодную. Еды не давать, чтобы она не отвлекала его от размышлений о допущенной ошибке.

Стража и верный Атринас скрутили Бадрила и потащили прочь. Корсин же отправился в свои покои, уселся, приняв скучающий вид, и жестом приказал продолжить исполнение баллады.

Требовалось подождать, а ждать он умел очень хорошо.

Три дня спустя

— Садись, — кивнул Корсин на место напротив себя.

Бадрил сел, посмотрел с вызовом, высоко вскинув подбородок.

— Ну что, подумал над своей ошибкой? — нейтральным тоном спросил Корсин, лично наливая вина в кубок.