Когда имеешь дело с самоубийством, то знаешь, кто убийца, и родственники редко ненавидят самоубийцу. Иное дело – отвращение к самому деянию. Это ему было хорошо известно. Надо рассказать Исааку.
Хуртиг просмотрел почту и среди спама обнаружил письмо от Жанетт Чильберг, своей находящейся в отпуске начальницы.
В последний раз она писала довольно давно; сейчас Жанетт сообщала, что мерзнет во фьорде со своим сыном Юханом, подумывает купить дом в Испании и уволиться окончательно. Хуртиг сомневался в серьезности ее намерений; он написал короткий ответ: предложил увидеться как-нибудь за кофе или пивом, когда она вернется в Стокгольм.
Хуртигу ее не хватало; он спрашивал себя, насколько хорошими друзьями они успели стать до того, как она ушла в отпуск. Неужели друзьями их сделала только работа?
Он выключил компьютер, и тут с коммутатора сообщили, что его спрашивает какая-то девочка по имени Ванья.
– У вас есть время или попросить ее перезвонить завтра? Рабочий день официально уже закончился.
Хуртиг посмотрел на часы. Пятнадцать минут шестого.
– Соедините, – попросил он; ему было интересно, чего она хочет.
В трубке щелкнуло, и Хуртиг услышал гул транспорта. Потом быстрое дыхание Ваньи.
– Йенс? – Она как будто запыхалась, и Хуртиг предположил, что она идет по улице.
– Да, я. Как дела?
Ванья глубоко вздохнула, а потом из нее полились слова. Она рассказала, что не далее как вчера виделась с неким человеком по имени Симон. Всего за несколько часов до возвращения в гостиницу.
– Я думаю, Голод – это он, – сказала Ванья.
Симон, подумал Хуртиг. Это имя всплывало среди результатов, когда он искал в интернете Голода.
Хуртиг нашел ручку, вынул из принтера лист бумаги и стал записывать. В отличие от их утреннего разговора, сейчас он официально был полицейским, а не частным лицом или знакомым.
– Симон живет на Фолькунгагатан, и я сейчас иду к нему.
– Почему? Ты же едва его знаешь, и…
– Мы переспали, и, по-моему, я влюбилась, – перебила Ванья. Хуртиг не знал, как объяснить словами зарождающееся в нем чувство холодного страха.
– Симон рассказывал о своем детстве, – продолжала девочка; ее невинность пугала Хуртига. – Он говорил, что его родители были ужасно религиозными и что он ненавидит своего отца.
Все встает на свои места. Часто самое важное оказывается у тебя прямо перед носом.