Вторжение

«Попрошу его взять власть в собственные руки!» — ответила крайне сердитая на московских и российских демократов супруга. Она, мягко говоря, недолюбливала их лидеров.

— Передайте Вере Васильевне привет, — сказал Иосиф Виссарионович. — Я благодарю ее за доверие, но власть вы обязаны взять сами… А что касается «стакана»… Можно, Конечно, отправиться и в нем, но есть, понимаешь, нюансы. Приходится их учитывать. Разумеется, я располагаю сверхвозможностями, но при общении с вами, землянами, приходится соразмерять возможности с местными масштабами. Вы догадываетесь?

— Из пушки по воробьям… Понимаю, — ответил Гагарин, хотя, признаться, ни хрена не понял.

— Постараюсь объяснить, — мягко, обрекаясь на терпеливый тон, сказал Иосиф Виссарионович. — Для меня не составляет особого труда исполнить миссию Зодчих Мира собственными средствами. Но высший долг служителей галактического Добра предписывает помогать людям исключительно через ими же самими осознанные возможности. Помогать советом, порой уничтожить дюжину монстров, которых не берут ваши пули, вовремя поделиться информацией — дело другое. Но в главном, в вашей осмысленной борьбе с ломехузами, вы просто обязаны действовать самостоятельно.

Сталин аккуратно поднес бутовский мундштук ко рту, осторожно затянулся, выпустил колечко дыма.

— В противном случае не сумеете по достоинству оценить содеянное вами… Впрочем, земляне сами придумали запрет на вмешательство в земные дела высших сил Космического Разума. Не так ли?

— Верно, — согласился председатель. — Что касается меня, например, то не потерпел бы в делах «Отечества» помощи от галактического дяди…

Сталин мелко-мелко закашлял.

— Спасибо, — сказал он, отсмеявшись. — Я выиграл спор с Франциском Скориной! Он утверждал, что вы не откажетесь от двух или трех вагонов типографской бумаги, организованных для «Отечества» мною лично. Он, кстати, благоволит к вам, Франциск, потому и просил меня помочь. Равно как и Сытин с Гутенбергом. Вас уважают на Том Свете, молодой человек, одобряют затеянное «Отечеством» дело.

— Признателен и польщен одобрением великих издателей, но бумагу мы уж как-нибудь достанем сами, — проворчал недовольный собою писатель. Про себя он старался не ругаться по поводу снобистской с его стороны фразы о галактическом дяде, пусть бы сей дядя помогал, если он в состоянии обуздать аппетиты оборзевших и развращенных кооператорами бумажников.

Вошла Татьяна, и Станиславу Гагарину ее появление помогло отделаться от предыдущих мыслей. Теперь он следил, как Щекина расставляет чашки, подчеркнуто вежливо сервируя место, за которым сидел Отец народов, казавшийся ей Бутом. Татьяна однозначно воспринимала Владимира Алексеевича. Бывший журналист из «Советской культуры» не вызывал у нее симпатии, она относилась к нему как к ханыге, с которым неизвестно по какой причине так долго валандается, плохо, по ее мнению, разбирающийся в людях наивный их председатель.

Чай пили молча. Станислав Гагарин думал об «Отечестве», о подписке на шеститомный «Современный русский детектив», про который сообщила 18 августа «Советская Россия», о бумаге на него, а главное о том, где найти ему опытного полиграфиста на постоянную работу. Это было вовсе не простым делом, найти постоянного специалиста-типографщика, а временные и договорные жуки типа Косарева и Нины Владимировны ему до тошноты омерзели.

Усилием воли Станислав Гагарин отодвинул производственные заботы-тяготы в дальний уголок сознания, вспомнил о том, что роман «Вторжение», который он пишет, относится к категории «сайенс фикшн», научно-фантастический роман, то бишь, и потому заинтересованно спросил вождя:

— Мне бы хотелось понять техническую сторону этих ваших возможностей с путешествием во времени… Словом, как мне научно объяснить происходящее со мной. Хотя я и понимаю, что научного здесь, прямо скажем, маловато.

Иосиф Виссарионович улыбнулся.

— Как вы думаете, куда проще отправиться, в прошлое или в будущее? — спросил он.

Станислав Гагарин равнодушно пожал плечами.

— Знаете, я побывал уже в мезозое…

— Теперь, значит, хотите рвануть в будущее? — лукаво посмотрел на него Сталин.

— Нет, — честно признался писатель. — Будущее волнует меня только через настоящее, в котором я обязан работать, не покладая рук. Иначе будущее попросту не состоится.