Вторжение

Сочинитель поворотился.

Прикрываясь передней надстройкой у противоположного борта, обращенного к крымскому берегу, стояли и рассматривали его по очереди в бинокль Николай Свитенко, мореходский кореш писателя, капитан дальнего плавания, которого разыскали они в Севастополе, Владимир Бут, Вера Гагарина, и сам он, ее муж, оживленно жестикулирующий, протягивающий руку к побережью, удивительно похожему на берег штата Джорджия у порта Брансуик, где на острове Сент-Саймон разместил он в романе «Пожнешь бурю» ракетную базу стратегической авиации США.

«Ну и дела! — восхищенно подумал Станислав Гагарин. — Все-то он предусмотрел… А где же я настоящий? Эдак можно навсегда подсунуть моему Верунчику монстра, а меня, значит, того…»

Ему вспомнилось, как целый год не могла Вера привыкнуть к мысли, что ее муж так окончательно и бесповоротно завязал с Жидким Дьяволом. Жена никак не могла поверить привалившему для нее счастью и все допытывалась: не забрали ли инопланетяне прежнего Станислава Гагарина на какую-либо «тарелку», а ей взамен подсунули принципиального монстра, изготовленного на нейтронной основе в далеком созвездии Волопаса.

Тогда он шутливо подыгрывал Вере Васильевне, соглашаясь с доводами в пользу собственного космического происхождения, а теперь, когда воочию убедился, зримо увидел, как выглядит его двойник-монстр, сооруженный, разумеется, вождем, укололо сочинителя нечто, похожее на ревность.

— Не беспокойтесь! — мысленно передал ему Иосиф Виссарионович. — Двойник побалагурит лишь несколько минут… А сейчас… Время уходить… Прыгайте!

И Станислав Гагарин, не колеблясь уже ни мгновенья, шагнул под корпус контейнера крылатой ракеты, туда, где на палубе не было леерного ограждения. Он хотел было зажмуриться, потом укорил себя за проявленную слабость, слегка согнул ноги в коленях и, сильно столкнувшись, прыгнул вперед.

…Приземлились они в Симферополе в начале десятого.

Писатель с полчаса искал машину по номеру, который Бут разгильдяйски записал неверно, а когда встречавший их флотский офицер передал по радио, что ждет Станислава Семеновича Гагарина, прибывшего из Москвы, у справочного бюро, оказалось, что стояли они все трое как раз у приехавшего за ними автомобиля.

Домчались до славного Севастополя без приключений, наслаждались солнцем и фруктами, купленными на аэропортовском базаре, в самом городе помаялись часа три-четыре, пока моряки, их хозяева, выясняли отношения с властями, вдруг отказавшими москвичам в заказанных заранее номерах. С грехом пополам втиснули их в гарнизонный флотский отель, Сталину-Буту достали даже полулюкс с коврами, но все равно Отец народов, когда не было рядом Веры Васильевны, сквозь зубы матерился, видя такое непочтение к черноморцам со стороны захвативших в городе позиции демократов.

— Кто Севастополь строил? — риторически спрашивал вождь. — Флот! Кто защищал его в прошлом и нынешнем столетиях? Флот! Кто дает работу всему без исключения севастопольскому люду? Флот… Так какого же, мать и мать иху туда и сюда, эти волосаны из горсовета вонючие хвосты на флот поднимают?

Сочинитель, оставшийся у вождя в номере выкурить сигарету, в качестве Бута Сталин перешел на сей вид курева, спросил, улыбаясь:

— Откуда вы слово волосан знаете? Это же флотское выражение…

— Оттуда и знаю, что нахожу во флотском городе сухопутный бардак! — огрызнулся Сталин. — Из вашей же лексики и почерпнул, товарищ письменник. Вам что? Нравится этот кавардак, учиненный ломехузными мудозвонами? Мне бы роту ребят из морской пехоты… Лично навел бы порядок!

— Вот будем у Михаила Николаевича завтра, вы командующему флотом и предложите сей вариант, — подзадорил писатель товарища Сталина. От невозмутимости и спокойного тона вождя, к которому сочинитель уже привык, не осталось и следа. Таким Станислав Семенович его еще не видел.

— Нет, — сказал вдруг присмиревший Иосиф Виссарионович, — к этому умному, понимаешь, греку Хронопуло я не пойду. Беседуйте с ним сами.

— Почему? — искренне удивился писатель. — Командующий Черноморским флотом — это вам не хухры-мухры, адмирал — он и в Африке адмирал. Вот бы и определили, чем он дышит. Вы ж ситуацию в Отечестве и людей его изучаете.

— Этот адмирал — прямой потомок Одиссея, того самого хитроумца, — сказал Сталин. — Ведь его вовсе не Гомер придумал. На Том Свете мы часто видимся с Одиссеем. И мне известно, что его проницательный пра-пра-пра- и так далее внук распознает в неведомом ему прежде московском литераторе Буте товарища Сталина, старого знакомца далекого предка. Хитроумность, она в генах, понимаешь, определена, а в эту науку я крепко сейчас верю, хотя прежде, в земной юдоли, и был недальновиден по отношению к теориям вейсманистов-менделистов.

Иосиф Виссарионович глубоко вздохнул, затем заговорил с нескрываемой печалью:

— Наломал, понимаешь, дров… А все от того что не смог освободиться от догматизма, не овладел диалектикой. Недостаток образования подвел. Не тем в юности занимался, понимаешь, религиозные догмы зубрил. Потом, правда, в зрелые годы пытался восполнить пробелы. Но всегда второпях, урывками, в промежутках, которые с трудом находил среди практической работы. И всегда осознавал, что недоучился… Выручали природные хватка, сообразительность, интуиция. Но эти качества без фундаментальных, понимаешь, знаний могут и подвести человека. А я был всего лишь человеком, обыкновенным смертным с присущими, как и любому землянину, человеческими слабостями.