— Ты копался на моем столе?!
— Да! Потому что только ты мог ее взять! Ты всегда берешь ее без спроса!
— Но у меня такой нет, — оправдывался Твидл. — Моя сломалась, а эта — единственная память о матушке…
— Единственная! И ты сломал ее! Она не работает!!!
Джек сдавил виски — в голову словно вколотили два раскаленных гвоздя. Сейчас что-то случится. Джек знал это, даже знал, что именно, но — проклятье! — не помнил. Это было чудовищно глупо — помнить ноты в «Духе улиц», но забыть о самых базовых вещах…
— Я не ломал ее! — возмутился Твидл. — Я взял ее на чуть-чуть… Матушка у нас общая, значит, и погремушка общая!
— Не ломал, значит?! Общая?! — Его брат стиснул кулаки. — Это была последняя капля!
— Только попробуй, — пискнул Твидл, становясь в боксерскую стойку.
Кукабарра захохотала, вторя ей, заклекотали фламинго… Джек выпрямился. Вот оно — последняя капля. Фиона и Джил, личный снарк, обернувшийся Буджумом.
Платье Фионы взорвалось. Не было ни грохота, ни ярких вспышек. Зато были сотни, тысячи угольно-черных воронов, хлынувших как цунами. Джек мигом оглох от их карканья и криков людей.
Бурлящая волна птиц накатила, как прибой. Джека сбило с ног, подбросило и швырнуло о стену. Одежду и кожу рвали когти, царапали перья. Джека мотало, как бумажный кораблик, угодивший в настоящий шторм. Он отбивался, но птиц было слишком много. В мире не осталось ничего кроме птиц.
Ветер колышет занавески в синий цветочек. Они взлетают и опадают, точно паруса — вверх и вниз, с каждым порывом. Ветер пахнет грецким орехом и свежестью. Окно большое, но за блестящими стеклами не видно ничего, кроме мягкого белого света.
Джек оглядывается, не понимая. Выходит, он умер? Это и есть то место, куда человек попадает после смерти? Или же та абсолютная пустота, которую несет в себе Буджум? На первый взгляд, не так плохо…
Комната маленькая и светлая. Новенькие обои, в тон занавескам — безвкусные, но приятные на вид. На подоконнике стоит ваза с ирисами; ветер колышет лепестки цветов.
Джек лежит на невысокой кровати. Хрустящая простыня приятно холодит кожу. Такая белоснежная, что больно глазам… Из-за этой белизны ручейки крови, вытекающие из-под спины, кажутся ошибкой. Как ни крути — они здесь не к месту.
Простыня впитывает кровь жадно, как изголодавшийся вампир. Красные пятна расползаются жуткими кляксами. Они растут, сливаются друг с другом, пока не начинают сочиться густыми каплями. Джек пытается сесть и понимает, что ему не пошевелиться. Словно его пришили к кровати суровой ниткой. Со своего места он видит, как пятна взбираются по занавескам, ползут по обоям. Будто пол залит кровью по щиколотку. Ветер опрокидывает вазу, вместо воды из нее течет та же темно-красная жидкость. Лепестки цветов съеживаются.
— Добрый день, друг мой, надеюсь, я вас не отвлекаю?
Джек не может повернуть голову и потому не видит Бармаглота. Однако он улыбается. Если это ад, чудовище попало сюда вместе с ним — не самая плохая новость.
— Д-добрый д-день, — говорит Джек.