— Ну, положим, они потому не ходят, что ходить некуда. Вы тут тайгу извели, такие кедрачи порубили!.. Всю тайгу разграбили, а теперь каких-то привидений выдумываете… А нам теперь тут заповедник устраивать…
Шофер вдруг круто затормозил:
— Ты! Говори, да не заговаривайся! Мы тут кожилились, план стране давали. Древесину народу! А всякая вошь вякает — разграбили! Мы чужого не брали. Ты попробуй, заработай на кусок на лесоповале… Кишка тонка… Привыкли там по теплым лабораториям в белых халатиках ж…пы просиживать…
Павел едва справился с желанием выволочь шофера из кабины, взять за шкирку и натыкать носом в этот мелкий осинник, в эти трухлявые пни, торчащие тут и там, во всю эту разграбленную тайгу, чтобы у него открылись глаза на все.
Павел смотрел на парня, прикидывая, что с ним делать, если полезет в драку. А тот, сразу видно, подраться не дурак. Губа рассечена старым шрамом, зубы золотые, видимо взамен выбитых в молодецкой потехе у поселкового клуба или магазина. Там, наверное, он привык быть первым, а потому в нем давно произросла и окрепла наглая уверенность в своей силе и превосходстве, и он утвердился в своем праве на хамство.
Привычка к анализу взяла верх над эмоциями. Павел подумал, что, в сущности, этот парень ни в чем не виноват. Его с пеленок уверяли, что он должен вкалывать, давать стране древесину, и он честно вкалывал на морозе, рубил и рубил тайгу. Вон, даже чешет по газетному, и даже теми же штампами…
— Че зенки-то пялишь?! — окончательно осатанел парень. — А ну, выметайся! Дуй пехом. Деятель нашелся…
— Давай, поехали… — устало проговорил Павел. Ему не хотелось тащиться пешком по унылому осиннику несколько лишних километров.
— Вали, фраер поганый!
Он еще и приблатненный, уныло подумал Павел, вот же угораздило, потянул черт за язык… Шофер тем временем от слов перешел к делу; схватил Павла за ворот штормовки, толкнул к дверце, другой рукой потянулся нажать на ручку. Его руки удобно скрестились, так, что можно было обе разом взять в узел и как следует давануть на излом, по ученому выражаясь, провести болевой прием на оба локтя. Но Павел ничего не успел предпринять. Снизу, со звериным рыком протиснулась морда Вагая, и длинные белые клыки впились в руку шофера повыше локтя. Брызнула кровь, бедняга заорал благим матом и вывалился из кабины, Вагай прыгнул за ним, успел вцепиться еще и в штаны.
— Нельзя-а-а!! — заорал Павел, вылетая следом и вцепляясь рукой в то, что попалось. А попался тугой калач хвоста Вагая. Отшвырнув собаку в сторону, крикнул: — Сидеть! Паршивец…
Вагай для виду прижал зад к земле, но лапы его были напряжены, и он в любой момент готов был ринуться в бой за любимого хозяина.
Парень прыгал, приседал от боли, шипел, матерился сквозь зубы.
Павел достал из бокового кармана рюкзака индивидуальный пакет, баночку мази, крикнул шоферу:
— Да прекрати метаться! Уймись.
Но парень продолжал прыгать и приседать, а между пальцев его руки, которой он зажимал укус, довольно обильно сочилась кровь. Павел стоял и с любопытством ждал, когда закончатся ужимки и прыжки. В конце концов, не выдержал, сказал спокойно:
— Я сейчас дальше пойду, а ты продолжай плясать…
Парень, наконец, присел на подножку, посмотрел на руку, неожиданно спокойно проговорил:
— Удавить мало, гада…
— Себя удави! Ты что, собак не знаешь? Чего хватался? За такие дела любая болонка штаны спустит, защищая хозяина. А это зверовая лайка…
ebooksa