Гедонье. Семьдесят лет назад.
Расстреливали их из пулемётов — из двух старых максимок и пяти новеньких дегтярёвских ручников (они уже четыре года, на год раньше, чем в РККА, сменили в Конторе старые добрые льюисы для проведения массовых акций).
Расстреливали всех — и уцелевших, и раненых, и даже павших: о загадочной живучести гедеоновцев слухи ходили самые странные.
Расстреливали заодно и стариков, и подростков, и женщин с детьми — но лишь тех, кто наотрез отказался грузиться на баржу, прицепленную к паровому буксиру с гордым именем «Товарищ Рудзутак».
Расстреливали на краю неширокой и неглубокой лощины, промытой сбегавшими к Кулому вешними водами, — возиться и рыть в мерзлоте предписанную специнструкцией братскую могилу, конечно, не стоило — в сотнях километров от ближайшего жилья смешно и глупо. Расстреливали на краю лощины, сбрасывали вниз и, закончив, кое-как присыпали — соскобленной с южных склонов пригорков чуть оттаявшей землёй да головешками с догоревших пожарищ…
Расстреливали тщательно — но всё равно казалось, что кроваво-горелое месиво на дне лощины дышит, шевелится — словно кто-то не желает умереть и готовится восстать и вновь сразиться со своими убийцами. Это давило на нервы — и лишь железная воля командира удерживала карателей от немедленного отплытия — а тот не хотел уходить, не найдя того, что искал, — того, что увидеть и взять мог только он… Поиски не принесли результата — на третий день «Товарищ Рудзутак» задымил вниз по реке.
Затянутый в чёрную кожу командир стоял на носу буксира. Курил. На вид был он лет тридцати. Но внимательно взглянув в глаза его — серо-стальные, с неприятным красным оттенком, — умеющий читать по глазам мог понять, что командир гораздо старше.
Тогда они, эти кроваво-серые глаза, ещё не спали.
Парма. Сейчас.
— Смотри внимательно, Страж! Это должно быть здесь…
Иван смотрит. И изумляется. Из хибары вынесено всё. Всё мало-мальски ценное; лишь на стенах рваные сети — память о последнем увлечении Ловца Душ Человеческих.
Но!
На полу, на самом видном месте, сверкает и переливается это. Маленький кинжал с рукоятью в форме распятия. Серебряный кинжал.
Иван нагибается. Не решается прикоснуться. Почему никто не унёс? Что-то не так. Глаза Адель широко открыты. Она смотрит вниз, на грубо струганные доски пола. Над которыми наклонился Иван. Смотрит мимо кинжала…
Рука Ивана тянется. И останавливается. Он выпрямляется.
— Почему ты говоришь — зло.?Ведь оно… кинжал?
— Это — оружие Стражей. У него нет имени. Иные называют это Мечом Господним и думают, что оно даёт силу Господа. Всё не так, сила в руке… В твоей руке, Страж…
Вот как. Меч Господень, не больше и не меньше… Маловат твой Меч, Господи…
— Ты уверена, что оно лежит для меня? И почему никто не забрал? Раньше?
— Да. Гавриил хранил его для тебя. И никому не дано видеть это. И удержать в руках.