Царь Живых

22
18
20
22
24
26
28
30

Мужчина, сидящий у стола, улыбается. Неприятно — многих зубов не хватает, оставшиеся черны. Глаза бегают: с денег на Адель, с Адель — на деньги. Потом — короткий взгляд на дверь.

Мужчина давно мёртв, но не знает этого.

— Ты всё понял? — Адель говорит стоя.

— Ну дак, за такие башли и кайтух прорюхает… Тока вот… ещё бы аванес махонький…

Он крадучись встаёт, делает шаг к ней. Адель не реагирует. Пестрящая наколками рука ползёт по платью. Адель молчит, синие глаза давят, толкают, отшвыривают мужчину. Он не чувствует ничего — он мёртв. Рука ныряет в вырез…

Страшный вопль мертвеца, выдернутая рука обожжена, пальцы почернели, обуглились.

— Ты всё понял, раб? — повторяет она, словно ничего не было. Голос и тон те же, но теперь — слабо, издалека — в них слышен отзвук битвы. Которая уже идёт.

Он бормочет что-то утвердительное.

— Тогда иди!

Новое бормотание — кажется, про нехватку бензина на такой далёкий путь…

— Иди! Тебе достанет всего! Он идёт.

Глава 9

Окрестности Пармы. Вечер.

В лесотундре полным-полно грибов. В средней полосе их, появляющихся в июне, зовут колосовиками. Здесь ничего не колосится — со времён Никиты Сергеевича, свято убеждённого, что и на мерзлоте должна расти кукуруза. Но грибов — много.

Привыкая к питерской жизни, Иван мимолётно удивлялся, что грибы там ездят искать. В парму (в ту, что с маленькой буквы) грибы ходят собирать. Чувствуете разницу? Грибов здесь немерено — зелёный мох усеян белыми пятнышками. В средней полосе похожие, но с коричневыми шляпками, грибы зовут подберёзовиками. Здесь в основном ёлки — но белоголовым подберёзовикам, на это, похоже, наплевать…

А Ивану наплевать на грибы.

Он сидит под невысокой елью, мягкая моховая кочка подаётся под телом лучше самого комфортного кресла. Рядом — оружие Стражей. Когда надо, оно легко покидает левую ладонь.

Ну и как на него настраиваться? Как дать ему настроиться на себя?

Иван не знает — сидит и смотрит. Смотрит на кинжал. На оружие Стражей. Память Ивана — память не ума, память предков, память крови — тянется, пытается пробиться в сознание вереницей смутных образов, но пока он не понимает их. Пока.

У оружия Стражей тоже есть память — примитивная, рудиментарная память металла. Оружие помнит немногое — чьи глаза могут увидеть его. И чьи руки взять… А ещё крохотный серебряный кинжал помнит пронзившую его вспышку боли и яростной силы — пронзившую в тот момент, когда погиб в самоуничтожающем пламени его брат-близнец — другое оружие Стражей.