Царь Живых

— А сам… Гаврилыч?

Назвать старика Гавриилом не поворачивался язык.

— Гавриил когда-то был Первым Стражем… В руках его это обращалось мечом из света и пламени. И пронзало Небо и Землю. Очень давно…

Гаврилыч, пронзающий небо и землю… Да-а… Но она не лгала. Никогда и ни в чём она ему не лгала.

Ну что же, Страж… Пора на пост… Бери оружие сам, раз разводящий тебя не дождался.

— Бери оружие, Страж. Бери левой рукой.

— А какой же ещё? Я левша.

— Это всегда будет на твоей ладони. Невидимое другим и не мешающее тебе. Достаточно сжать пальцы… Страж нагнулся. Взял оружие. Трубы пели.

Сыктывкар. Аэровокзал.

Печора не принимала. Ухта не принимала. Усинск не принимал.

И, конечно, не принимал Усть-Кулом. Он был слишком близко — каких-то сорок километров — от центра гигантского облачного купола, повисшего над землёй неподвижно. И низко. А центр — был в Парме.

Самолёты не летали.

Авиаторы матерились.

Синоптики чесали в затылках.

Наташа металась по аэропорту потерявшей детёныша тигрицей.

Она нашла людей. Она умоляла. Она грозила. Она плакала. Она пыталась расцарапать чьё-то лицо и пыталась отдаться. Она встала на колени.

Она улетела в перегруженном вертолёте.

Кому-то пришлось остаться.

Вертолёт полз между облаками и лесотундрой — и ему было тесно.

Полз в Усть-Кулом.