– Это вы в детстве? – спросил Муравьев, указывая на фотографию в рамке из серого пластика на стене, изображающую двух женщин – длинную негритянку и округлую, брюнетистую, с длинным чуть крючковатым носом, белую, каждая со своим соответствующего цвета кожи младенцем на руках.
– Да, наверное, – небрежно ответил Лёня и направился было в кухню, но Чайковская его остановила и спросила, делая вид, что стесняется:
– А можно я вам помогу?
И, получив утвердительный, слегка удивленный, кивок, пошла за Лёней.
Муравьев осведомился у Пиночета:
– Ваш сводный брат?
Oна резко повернулась к нему и прищурила глаза. Муравьев продолжил:
– Интересное фото. Женщины – это те, о ком нам рассказал Лопухин, не так ли?
Он сделал паузу. Пиночет смотрела на него и молчала. Муравьев продолжил:
– Стало быть, ваши родители усыновили только мальчика. А девочку отдали не то в приют, не то еще куда-то, поскольку порок сердца, возиться неохота.
Пиночет помедлила, а затем сказала:
– Не лезьте не в свое дело, капитан.
Немного подумав, она порывисто подошла к стене, сдернула фото с крючка и сунула его в ящик комода. И сказала:
– Не будем отвлекаться. Если за нами следили, то обязательно придут ночью. Ко мне.
Муравьев тоже немного поразмыслил. И сказал:
– Предположим, что вы правы. Что из этого следует?
– Если никого не найдут, будут искать по соседству. То есть, здесь.
– Понимаю. А дальше?
– Лучше бы кто-то был в квартире. У меня. Чтобы здесь не искали.
– В целях гостеприимства?