Муравьев шагнул к раковине и включил холодную воду.
– Очень больно? – спросил растерянный Лёня.
– Совсем не больно, – отозвался Муравьев. – Вот ни капельки, совершенно. Даже несколько приятно.
То, что Лёня хорошо готовит, оказалось правдой. Ужин получился у него на славу. Фетуччини домашнего, а не фабричного, приготовления оказались потрясающе вкусными, куски индейки в белом жирном соусе невероятно сочными, салатные листья самого высшего качества, мягкий сыр, гренки с чесноком, роскошное белое вино; Муравьев впервые за несколько месяцев ощутил себя полноправным членом цивилизации. И даже привередливая Чайковская нашла, что приготовлено все по высшему разряду.
– Лёня – фермер, – сообщила она Муравьеву, жуя и тыча вилкой в лёнину сторону. – У него свое хозяйство за городом. Это он мне в кухне сказал.
Муравьев заметил:
– Зачем же выдавать секреты? Это некрасиво.
Чайковская смутилась было, но тут же нашлась:
– А он не предупредил, что это секрет.
Пиночет сказала:
– Трепло ты, Лёнька. Две грядки и лужа, которую ты называешь «садок» – это не фермерское хозяйство. Обыкновенный ты раньте, дружок. Какой из тебя фермер.
Лёня строго посмотрел на нее и ответил:
– Из тебя бы неплохая фермерша вышла. И успокоилась бы наконец.
После второй рюмки белого вина все слегка расслабились, каждый по-своему. Выражение лица Чайковской приобрело оттенок философический, и даже размазанная тыльной стороной левой руки по правой щеке тушь не нарушала спокойствия ее крупных, квази-монголоидных, черт. Лёня, хоть и продолжал сидеть с прямой спиной и с хирургической точностью работать ножом и вилкой, улыбался – то репликам Муравьева и Пиночет, то каким-то своим мыслям. Маска сарказма исчезла с лица Пиночета, и теперь лицо выглядело вполне миловидно и слегка устало. А Муравьев рассматривал странную группу не профессионально-пристально, а с искренним любопытством – они ему нравились, все трое. Почему бы самым разным людям, думал он, не собираться время от времени вот так, в уютной, чистой квартире, не беседовать неспешно о том, о сем, не есть приготовленною Лёней индейку, не запивать хорошим вином – вроде бы семейная идиллия? И всё это – не включая звуко– и видео-воспроизводящую аппаратуру, чтобы звучали только человеческие голоса, и чтобы мысли и даже чувства оставались незамутненными? Может, в России нет достаточного количества интеллигентных негров? Может и поэтому.
Лёня задал ему вопрос, и Муравьев переспросил:
– А?
– Вы ведь из так называемого элитного выпуска?
Муравьев скосил глаза на Пиночета, и та сделала виноватое лицо. Муравьев ответил:
– Из него, родимого.
– Не сочтите за бестактность, но в чем был смысл организации этого выпуска?