Несмотря на значительный рост и крепкое телосложение, в обнаженном виде Пиночет оказалась женственна до затруднений с дыханием. К матрасу они переместились как-то незаметно, вместе, и вместе на него опустились. Пиночет желала целоваться страстно, но Муравьев ей не позволил, и, запустив свободную руку ей в темные волосы, стал целовать нежно, едва касаясь, и Пиночет замычала и задышала часто, и даже попробовала поскулить, и сжала бедра, а потом расставила их в стороны. Грудь у нее стояла, а не висела, и оказалась античной формы, что означало, что детей у нее нет – не то, чтобы плюс, к примеру, или – ежели есть дети, то ну её – а просто информация, которую Муравьев посчитал нужным отметить про себя. Широкие бедра и крупные тугие ягодицы – в одежде это было почти не заметно. Муравьев медленно перевернул Пиночета на спину, лег сверху, упершись в матрас локтями и следя, чтобы б
А когда контроль вернулся, его спросили:
– Хотите настоящего коньяку? Совсем немного?
Сидя в позе Диониса на матрасе, спиной упираясь в подушку, которая упиралась в свою очередь в стену, Муравьев сперва оценил запах, затем цвет, и только после этого вкус коньяка. А невозможная Пиночет спросила:
– А сигару?
Муравьев согласился и на сигару, решив посмотреть, не выволочет ли она на свет Божий что-нибудь инкрустированное с плюшевой прокладкой, содержащее какие-нибудь совершенно особые сигары из табака, выращенного в теплицах Ганимеда, хотя, конечно же, на Ганимеде теплиц нет. Но она достала откуда-то из стенного шкафчика на кухне жестянку из-под крупы, в которой расположились две сигары.
– Тоже настоящие? – спросил Муравьев.
– Из штата Вирджиния.
Он не выразил восхищения, а только кивнул, и прикурил от предложенной серебряной зажигалки, формой напоминающей его собственную, но, наверное, во много раз дороже.
Не облачаясь ни в простыню, ни в халат, не стыдясь своего красивого тела, дымя сигарой, Пиночет распахнула холодильник, и на кухонном столе появились красная икра, багет, и сливочное масло. Муравьев немного подумал и тоже не стал ни во что облачаться. С сигарой и снифтером в руке, голый, он перебрался за стол. Вскипел чайник.
Муравьев хорошо себе представлял, сколько стоит настоящий французский коньяк, настоящие вирджинские сигары, и настоящая – а она была настоящая, явно – красная икра, но беспокойства не проявлял, а небрежно, не стесняясь, рассматривал крупные темные ореолы рослой девушки – Пиночет мельком глянула, на что именно он смотрит, улыбнулась с претензией на цинизм или сарказм, и закинула ногу на ногу, а Муравьев подвинулся ближе и поцеловал ее в сосок. Она запустила руку ему в волосы.
– Подождите, – сказал он. – Я давно не курил. И коньяк давно не пил. Все очень ново, интересно, и почему-то очень сочетается с вашим образом, сударыня.
– Что именно сочетается?
– Коньяк, икра. А во дворе наверное привязан вороной конь, и конюх в белых перчатках и цилиндре всегда наготове.
Теперь уже она придвинулась ближе и поцеловала его в висок, а затем в ухо. И сказала:
– Вы меня решили извести, понимаю.
Муравьев откликнулся:
– Терпение, друг мой, терпение.
Он залпом допил коньяк, мастерски отрезал и разрезал кусок багета, и хотел было в два движения намазать его сперва маслом, а затем икрой, но масло оказалось холодное и не мазалось. Муравьев затушил сигару в серебряной пепельнице с рельефным изображением какого-то момента индейской охоты на бизонов. Он спросил:
– Скажите, вы не помните случайно, когда именно «Мечта» купила Комбинат в Авдеевке?