– Ты мне не указывай! – возмутилась Чайковская. – Я сама знаю, что мне нужно делать … и чего не нужно … – и залпом выпила рюмку белого вина.
Посидели еще, а потом Чайковскую стало клонить в сон; она начала заваливаться на бок, улыбаться, и говорить – «Нет, я ничего, я не хочу спать, просто глаза устали», и Лёня пошел в спальню стелить ей постель, сказав, что сам он расположится на диване. Сообщая это, он обменялся с Пиночетом взглядом. Муравьев по взгляду определил, что речь шла скорее всего о какой-то системе сообщения между квартирами – в случае чего, Лёня даст Пиночету знать, или Пиночет Лёне. Выглядело всё это странно.
– А вы, Муравьев, пойдете ночевать ко мне, – заключила Пиночет.
Муравьев не стал ломаться. Просто ничего не сказал.
Вторичный приход в спартанскую обстановку квартиры рослой кирасирши благотворно на него подействовал. Матрас на полу, спинет с открытой крышкой, клавиши поблескивают, у стены. Обеденный стол и два стула возле холодильника и плиты: уголок выполнял обязанности одновременно кухни и столовой. Два окна выходят во двор. Как в старые добрые студенческие дни, хотя тогда приходилось в таких квартирах жить и по трое и по пятеро. Радушная хозяйка Пиночет зажгла на обеденном столе лампу, предложила чаю, согласилась, когда Муравьев предложил заняться чаем, и ушла в душ.
Муравьев включил телевизор, висящий на стене возле матраса. Показывали программу расширенных новостей, и некоторое время он слушал интервью с какой-то литературоведческой дамой, возможно, известной и считающейся в каких-то интеллектуальных кругах авторитетом, лет пятидесяти, полной, небольшого роста, в коричневом костюме, в очках. Мелькнула надпись внизу экрана, объясняющая, что дама является известным автором нескольких монографий о классиках русской литературы. Сидя в удобной позе, интеллектуально положив ногу на ногу, дама говорила размеренным, убедительным голосом:
– … Но в то время – все помнят студенческое время – это было невозможно. Литературно подготовленная часть населения очень требовательна, и мои учителя прекрасно знали свое дело. С этим как раз всё обстояло в порядке. Я часто скучаю за теми временами. Особенно одареннейшим являлся в некотором смысле мой профессор сравнительной лингвистики, как раз в те, так сказать, два семестра, когда я уделяла на этот предмет достаточно много внимания. К сожалению именно тот период моей жизни омрачился в то время, когда умер мой дядя, и мне пришлось некоторое время заниматься проституцией. Но, возвращаясь на ваш вопрос, когда я работала над антологией Цветаевой…
Муравьев открыл стенной шкафчик над плитой, выбрал две подходящие кружки, фарфоровый чайник, сито, цейлонские листья, и заварил чай – очень душистый, терпкий, настоящий. Шум воды в ванной прекратился, и вскоре Пиночет вышла в обтягивающем толстом белом купальном халате, и с белым же полотенцем на головушке буйной. Муравьев, конечно же, обратил внимание на ступни и пальцы, на щиколотки, на талию и грудь, на оголенную шею, а Пиночет хмыкнула и легким движением кинула ему чистое полотенце. И сказала:
– За зеркалом новая зубная щетка.
В ванной клубился пар, зеркало запотело. Муравьев защелкнул задвижку и быстро разделся. Обтерев зеркало, он некоторое время рассматривал дневную щетину, трогал, гладил, и в конце концов решил, что побриться нужно, на всякий случай. Судя по темноволосости Пиночет, бритва для бритья ног и паха должна наличествовать – если, конечно, она не пользуется ваксингом.
Бритву он обнаружил там же, где щетку и пасту – за зеркалом. Женщины не пользуются кремом для бритья, а пользуются черт знает чем, никогда не угадаешь, а если спросить, смотрят на тебя, как на последнего дурака, и никогда прямо не ответят, чем именно они пользуются. Ну – всем бедам не бывать! Муравьев включил душ, переступил бортик ванны, некоторое время стоял под струей горячей воды, а затем намазал нижнюю часть лица шампунем Пиночета, и стал бриться наощупь. Закончив, держась за кафельную стенку, высунулся из душа к зеркалу и потер по нему ладонью.
Нехудо получилось, гладко. После этого он намылил голову шампунем, и тело тоже, потому что женщины не употребляют мыло, а употребляют нечто жирное, похожее на смесь соплей и оливкового масла, и трудносмываемое. Шампунь лучше, хотя, конечно, тоже не мыло. Он четыре раза мылился и ополаскивался.
Дабы соблюсти приличия, Муравьев обмотал вокруг бедер полотенце, после чего внимательно изучил себя в зеркале, поворачиваясь и так и эдак, напрягая мускулы, эффектно склоняя голову и глядя исподлобья. Изучив и даже понюхав щетку для волос, он осторожно расчесался, почистил зубы, тщательно прополоскал рот, и тронул себя за член под полотенцем. Вещи свои он свернул по-матросски в цилиндр и захватил одной рукой.
Пиночет пила чай за обеденным столом, рассматривая какую-то картинку в рамке, а к западу от ее левого локтя помещались два сверкающих автоматических пистолета. Помахав приветливо рукой, она указала Муравьеву на стул, который, как он заметил, она передвинула поближе к себе.
– Вещи положите рядом с матрасом.
Он послушался, и положил брюки, рубашку, трусы, носки и свитер в часть кровати, противоположную подушкам, коих наличествовало ровно две. Ботинки, чуть подумав, поставил там же. И присоединился к Пиночету.
Она спросила:
– Вы часто пользуетесь оружием?
Он ответил:
– Почти все время. Как встану утром…
ebooksa