— Что я обучена грамоте? Не переживайте, никто не думает.
— Это вы ее научили, Бальдульф?
Бальдульф хохотнул.
— Я-то? Да я своего имени написать не могу, какое уж там — научили… Это она сама, господин капитан, выучилась.
— Кто же ее учил?
— Один священник. Старое дело, давно еще было. Привязался к девчонке, пожалел, значит, калечку, все учил ее, либри-терминал вот ей оставить изволил — чтобы постигала науку премудростей, слова мудрые читала…
— Общая информационная сеть Церкви, — сказала я, уже жалея, что выдала себя, — Закрытого типа, но источники самые общие, ничего секретного. Можете считать это огромной библиотекой. Я читаю ее с двенадцати лет. Так что да, я знаю, что такое манипул.
— Грамотный человек — серьезная редкость, когда речь заходит не о членах клира, — заметил Ламберт, глядя на меня с каким-то новым чувством, похожим на почитание, — Да и не каждый священник толком ей владеет. А тут вы… Действительно, я удивлен. Никогда не знаешь, где найдешь жемчужину.
— В навозной куче, — буркнула я, — Только руки надо поглубже засовывать. Расскажите уже про этот проклятый манипул!
— Хорошо, госпожа Альберка, — покорно сказал Ламберт, — Я продолжу рассказ.
— Сделайте милость. Я уже чувствую себя постаревшей лет на пять, а вы еще не добрались до сути.
— Тревогу подняла экономка отца Гидеона. Она стряпала на кухне, когда услышала скрип двери. Какой-то оборванец вышмыгнул из кабинета отца Гидеона, где тот держал свое сановное облачение, и в руке его был зажат тот самый манипул.
— Дорогой? — уточнил Бальдульф, — Я имею в виду золото, шитье, всякое там… — не зная, как обозначить детали облачения, он неопределенно пошевелил в воздухе пальцами.
— Нет. Напротив, манипул был весьма старый, потрепанный за многие года. Никакого золота, драгоценностей или чего-то в этом роде. Обычная лента из ткани, проще говоря. Никакой особенной ценности у нее быть не может.
— Нечистый на руку бродяга, — решил Бальдульф, — Видели мы такое, господин капитан. Проник в дом священника, решил там поживиться, но шкура паленым запахла, знал, небось, чем это чревато. Запаниковал, да и дернул то, что поближе. Народ у нас простой, в таких вещах не разбирается.
— В кабинете отца Гидеона были куда более ценные вещи, — мягко сказал Ламберт, — На письменном столе лежал, например, золотой солид имперской чеканки. Обычному бродяге его хватило бы на полгода. И не говорите, что бродяга не знает, что такое солид. Но он почему-то схватил манипул и дал с ним деру.
— Побоялся, наверно, — Бальдульф пожал огромными плечами, — Решил схватить что подешевле да поменьше. Может, надеялся, что и искать его из-за такой малости не станут. Народ здесь дерзкий, но и трусливый.
— Я знаю. Я тут уже девять лет, и успел всякого повидать. Но такое — впервые. Дослушайте, чем кончилось, и концовка удивит вас не меньше, чем меня.
— Охотно, господин капитан.
— Его поймали, этого проходимца. Не у дома отца Гидеона, а немногим дальше, через три квартала или около того. Экономка не растерялась, быстро вызвала по воксу стражу — и мои ребята в округе через минуту уже знали, что случилось. Мне, понятно, о такой мелочи не докладывали, но один из моих принцепсов, толковый малый, быстро отправил погоню наперерез воришке. Двух стражников, как он рассудил, было вполне достаточно. А дальше случилось странно. И глупо. Они встретили его неподалеку от дома священника, он явно пытался скрыться и шнырял как крыса с горящим хвостом. Ребята у меня служат опытные, да вы и сами многих из них натаскивали, Бальдульф, так что осложнений быть не должно было. Они попытались его остановить, только он оказался не совсем обычным воришкой. Вместо того чтоб бросаться на землю, трястись и каяться во всех смертных грехах, он просто ударил одного из стражников в грудь и бросился убегать. Этот удар проломил ему грудину вместе со стальным нагрудником, пробил два ребра и прошел насквозь через легкое.