Король кивнул, принимая формулировку. Отошел к столу, задумчиво поворошил бумаги. Потом опять повернулся к Генриху:
– Вам как светописцу здешний вариант, очевидно, нравится больше? Давайте на минуту представим, что я вам верю. Что вы действительно гость из другого мира. Какие вы увидели у нас преимущества?
– Одной фразой тут не ответишь, – сказал Генрих дипломатично.
– Ну так не ограничивайтесь одной! – неожиданно рассердился монарх. – Отвечайте подробно и внятно, как на экзамене!
– Как вам будет угодно, ваше величество. – Генрих тоже почувствовал раздражение. – В вашем мире, как я заметил, очень чтут историю светописи. Улицы и площади называют именами героев прошлого. Подвиги этих самых героев изображаются на стенах в виде панно. Проводятся, как я слышал, масштабные исторические реконструкции…
– В ваших словах я слышу сарказм. Вам все это не по нраву?
– Отчего же? Память о прошлом – это прекрасно и очень важно. Но кроме нее должны быть мысли о будущем. И реальные дела в настоящем.
– Реальные дела, верно. Разве у нас их нет?
– Для меня светопись – это увеличение возможностей человека. Личное движение к совершенству. Но в этом смысле ваш мир ничем не лучше того, технического. Титанов-светописцев я тут пока не встречал. Различия – разве что бытовые. Вместо телефонов – световые подложки. Но в этом ли смысл Стеклянного века?
Сообразив, что обличительные сентенции – не самый удачный ход в его положении, Генрих мысленно дал себе по губам и закруглил по возможности аккуратно:
– Впрочем, я сужу, конечно, очень поверхностно. Слишком мало успел увидеть. Мне в эти дни было не до систематических наблюдений. Так что вряд ли мои слова имеют строгую научную ценность.
– Рад, что вы это понимаете, герр фон Рау… – процедил король Альбрехт. – Ваше личное мнение я услышал. Но меня больше интересуют объективные исторические оценки. Голос нации, так сказать.
– Боюсь, не уловил вашу мысль.
– Вы утверждаете, что в том мире я предпочел машины. Как народ на это отреагировал?
– Простите, ваше величество, но я сомневаюсь, что смогу донести до вас народные чаяния. Мой круг общения слишком узок. Все последние годы я вращался в академической, интеллигентской среде…
– Пусть так. Какие в этой среде царят настроения?
– До того, как начались катаклизмы, о вас отзывались исключительно с положительной стороны. Во всяком случае, в нашей университетской «беседке».
Король вгляделся в его лицо, подозревая подвох, но Генрих стоял с безмятежно-честной физиономией. Отец «перекройки» удовлетворенно кивнул:
– Пожалуй, я услышал достаточно. Больше вас не задерживаю.
Когда Генрих вышел из кабинета в приемную, генерал, отложив световой планшет, поднялся из кресла, но не стал ни о чем расспрашивать в присутствии посторонних. Заговорил лишь после того как локомобиль выехал за ворота: