Волнолом

Перед глазами расцвела чернильная вспышка, и воспоминания захлестнули его, будто прорвав плотину. Генрих сидел, вцепившись в газету, как утопающий в случайную деревяшку, а разум барахтался в мутном потоке памяти. Один за другим всплывали кошмары этой недели – мертвецы с чертополохом в глазницах, ожившее пугало с гвоздями вместо когтей, ледяной щит, в котором застряла пуля… Мерзкое чувство беспомощности в присутствии «фаворитки» и дикая боль, когда он снимал клеймо…

Проклятье, что с ним вообще творится? Как он мог такое забыть? Несколько часов назад он резал себя, чтобы защитить Анну, а теперь попивает кофе!

Генрих вскочил. Сонная одурь развеялась без следа – его переполняла злость, кипучая жажда деятельности. С огромным трудом он подавил желание немедленно выбежать за порог и мчаться в столицу, чтобы вцепиться гадине Сельме в горло.

Или он еще не проснулся? Как иначе объяснить этот бред в газете?

Генрих перечитал подпись под фотографией, но буквы упорно складывались в одни и те же слова. Сельма фон Вальдхорн, законная супруга барона.

Каким, извините, боком? Не говоря о том, что сам барон должен мирно лежать в могиле, а не разгуливать по приемам. Однако ж извольте – стоит и лыбится, никаких тебе трупных пятен…

И проклятая ведьма тоже скалится, подмигивает злорадно – как тебе, мол, такое? Что будешь делать, мастер-эксперт?

Чувствуя, что сходит с ума, он отшвырнул газету. Будто зверь в клетке, наре́зал пару кругов по комнате, не зная за что хвататься. Потом наконец остановился и мысленно рявкнул себе: «Прекратить истерику!» Что там придумала психопатка, мы еще разберемся. Главное сейчас – выяснить, все ли в порядке с Анной.

Взялся за телефон. Уже ожидая соединения, сообразил, что звонит на домашний номер, хотя сегодня – рабочий день, и она должна быть в библиотеке. Однако трубку бросать не стал – вдруг все-таки застанет?

– Слушаю вас.

Это была не Анна, а ее мать, но Генрих приободрился – голос на том конце провода звучал приветливо и спокойно, а значит, ничего страшного пока не случилось.

– Доброе утро, фрау Майреген. Могу я поговорить с вашей дочерью?

– Она только что ушла. А вы, простите…

– Ах да, я не представился. Тысяча извинений. Генрих фон Рау, мы виделись с вами в пятницу.

– В пятницу? – переспросила она с толикой удивления. – Боюсь, герр фон Рау, вы что-то путаете. В пятницу я весь день была дома.

– Ну да, совершенно верно. Вечером мы приехали с Анной, и вы пригласили меня на ужин. Форель была, кстати, великолепна.

Повисла пауза. Потом собеседница облегченно воскликнула:

– Ах, я поняла! Это розыгрыш? Вы, наверное, друг Анны, один из этих обаятельных шалопаев, о которых она так много рассказывает! Знаете, я так рада, что в университете она нашла круг общения, о котором всегда мечтала. Дочь, кстати, много раз обещала познакомить меня с вашей компанией, но все время откладывает. По-моему, она немного стесняется. И, уверяю вас, совершенно напрасно! Я ведь не какая-нибудь замшелая ретроградка…

– Прошу прощения, фрау Майреген, – произнес он деревянным голосом. – Я, похоже, ошибся номером.

Аккуратно повесил трубку и опустился в кресло.