Волнолом

– Эх, – тоскливо сказала бабка, – это я проглядела, дурища старая, проспала. Не отвадила его вовремя. Эти бароны да графы – как воронье. Не шуганешь – склюют подчистую…

– Тихо-тихо. – Внучка погладила ее по плечу. – Развоевалась, защитница. Уж как-нибудь своим умом проживу.

– Проживет она… Ума-то – амбар, не меньше… А дитю каково придется? Ну, положим, родится дочка – силу ведовскую ей передашь, как мамка тебе когда-то. А если сын? Хоть и редко, но ведь бывает у нас такое. Вот и представь. Учить ты его не сможешь – будет с соседскими весь день ошиваться. А те, чуть что, пальцем тычут, скалятся – байстрючонок…

– Пусть только попробуют – враз языки отнимутся.

– Угу, а на следующий день – соседи к тебе с дрекольем да с вилами.

– Тьфу на тебя, старая. Умеешь ты застращать! Да только к чему все это? Нету мужа – и точка. Что я его – из горшка достану?

Старуха пожевала губами, уставившись в потолок. Покосилась на Яну:

– Ты Штефана-плотника давно видела?

– Месяца три, пожалуй. Он в городе был, на заработках.

– Вчера заходил, тебя не застал. Расстроился.

– И что с того?

– Присмотрись к нему.

– Бабуля! – Травница фыркнула. – Что мне к нему присматриваться? Он за мной с детства хвостиком ходит. Вот уж кто мне даром не нужен…

– А ну, цыц! – Старуха, приподнявшись, так сжала внучке ладонь, что та испуганно ойкнула. – Я что – прошу ему глазки строить? Сказала же – присмотрись! Вот прямо сейчас сходи. Поняла?

Яна кивнула растерянно. Бабка обессиленно откинулась на подушку и отвернулась, давая понять, что разговор окончен. Внучка поправила ей покрывало и вышла. Потопталась в соседней комнате, потом махнула рукой – ладно, дескать, так уж и быть. Сбежала с крыльца и зашагала к деревне.

Дом Штефана стоял с краю. Сам плотник – высоченный, чуть сутулый детина с длинными жилистыми руками – возился на улице, поправляя забор. Рубаха на нем взмокла от пота, волосы слиплись. Увидев Яну, он заулыбался, отложил инструмент.

– Здорово, Штефан. Заходил вчера, значит? Чего хотел?

– Ага. Так я, это…

Он сбивчиво и смущенно рассказывал, как подзаработал деньжат, да и отец ему кое-что оставил, так что он, Штефан, не такой уж и голодранец, а Яна красивая, умная – просто ужас, и вообще давно ему нравится, вот он и подумал, значит…

Но травница почти ничего не слышала. Вглядываясь в него, она все яснее видела то, о чем говорила бабка. На его лице лежала легкая тень, будто от крыла пролетевшей птицы, а глаза потускнели, как старое серебро.