— Почему?
— Судьбы третьего не позрели. На тебя возложили.
— Не понимаю, — искренне призналась Женя.
— Что тут не понимать? — вздохнула Галя. — У огнепальных правило строгое: если дитя в первый раз к одному соску приложила, к нему всегда и прикладывай. Попутаешь — и судьбу им попутаешь. Груди у тебя две, а младенцев — трое, Третьему всегда одёнки достанутся от двух первых. Изрочишь с младенчества. Или много от двух перепадёт — всегда пресыщен будет, или вовсе ничего — всю жизнь ему голодать. Вырастет парень изгоем. Вот и задали тебе старики задачу. Вся надежда на материнское сердце. А мужики твои долго молчать не станут. Сейчас поспят, запоют и узнаешь, какие говорливые молчуны бывают. Молоко-то уже прибывает... I
Женя к тому времени уже привыкла во всём на Прокошу полагаться, как на судьбу. Она даже не заметила, когда и утвердилась столь необычная для её своенравного характера привычка, в какой момент согласилась ему повиноваться. Но заметила облегчение, беззаботность: как он сделает, поступит, так тому и быть, поскольку всё наперёд знает.
— Скоро ли Прокоша придёт? — спросила безнадёжно.
— Ты давай сама думай, — как-то безжалостно поторопила повитуха. — Тут на Прокошу не надейся.
Запелёнутые младенцы лежали рядком, посапывали, и всё ещё были словно чужие: слишком уж легко родились, без боли и страданий, словно и впрямь аист принёс или в капусте нашла. Галя мысли её услышала.
— К груди приложишь — и к сердцу приложишь. Так присвоишь — не оторвать будет.
Между тем грудь уже распирало, и это полузабытое чувство подстёгивало ещё пуще.
— Может, сдоить молозиво? — спросила она, хотя уже знала, что у огнепальных это не принято.
— Ещё чего! Пускай высасывают. Нельзя ребят силы лишать.
Тут один, крайний, вроде просыпаться стал, зашевелился, зачмокал, головкой завертел в поисках соска.
— Не давай им кричать, — предупредила Галя. — Пусть молчунами растут.
Женю и осенило.
— Подай-ка мне его! — попросила и распустила шнуровку на рубахе.
— А что? — согласилась повитуха. — И верно — пускай сами выбирают. Мужики как-никак...
И подала просыпающегося младенца. Едва Женя приложила его к правой груди, как первенец захватил сосок, втянул его с коричневым ореолом и заработал язычком, дёснами — будто и прежде сосал. Ей даже больно сделалось в первый миг, но Галя упредила.
— Терпи — крепкий будет парень.
Женя ещё не знала, что такое тройня, что младенцы не только в утробе, но и в жизни повязаны, чуют друг друга, будто в одной плоти. Вторым зашевелился опять же крайний, третий по счёту, как их доставала из лохани повитуха. И даже голосок подал!