На моих глазах чужой мужчина брал свою женщину, как брал бы я, испытывая то, чего еще никогда не испытывал. Он был Кинг-Конгом, он был отбойным молотом, он был Адамом, менявшим унылый рай-сад на нечто несоизмеримо большее, не зря ведь его создавал по своему образу и подобию тот, кто лучше всех разбирается в этой жизни.
Нина корчилась в судорогах, заполненная своим-чужим мужчиной, ее рот кричал немым криком, она хотела мужа, она звала его – беззвучно, умоляюще, настойчиво, неистово, яростно, мучаясь одновременно от счастья и неудовлетворенности. Она хотела мужа, хотела и ему подарить то бездонное ощущение восторга, что разрывало ее на части. А он и так получал его, причем получал в тройном размере – находясь в ней, видя ее желание дарить и видя ее наслаждение от подаренного им. Раз за разом нанизывая жемчуг на ожерелье, он взбирался к вершине чувственного Эвереста, и жена была рядом, на этой же вершине, покорившая ее своим путем, но с его помощью. Они целовались на крыше мира, стоя над облаками в божественном сиянии чистого света и вместе радовались жизни.
А здесь, внизу, тела продолжали безумствовать. Он взмок до корней волос. Водопад со лба и груди фугасными бомбами рушился на шелк женской поясницы, сливался в ручеек и отправлялся трогательной струйкой в путешествие по ложбинке вниз. Тут Нина взвыла, взмыла, рванула, ее скрючило, перекрутило в другую сторону, бросило грудью о ковер и распылило по всем частям мироздания, умершего одновременно с ее сознанием, в котором будто бы свет выключили. А потом снова включили. И мир родился вновь.
Она возродилась девственно-новой, сияющей в алых всполохах свеч Венерой из волн и пушистой пены, чистым листом, на котором можно было написать или нарисовать что угодно – и она безропотно приняла бы это.
Кажется, в этот момент я понял, что имел в виду Владлен Олегович, когда объяснял о телах – продолжениях дарящей души. Вот ученые говорят: фрикции. Я говорю: блаженство. Они настаивают: коитус. Я отвечаю: Любовь. Не может сухой лексикон ученых выразить обычное (казалось бы) соединение двух тел и сердец, соединение двух душ, что до краев наполнены любовью друг к другу. И тогда даже тела – не главное. Наверное. Вопрос спорный, хоть и подкреплен конкретным, но пока единственным примером. А вообще, каждому свое, лишь бы понимали друг друга. Ау, где ты, та, что поймет меня лучше всех?
Глава 10
Потом мы пили чай. Все вместе. Я, в брюках и рубашке и даже застегнутый на все пуговички, рядом – одетый в домашнее хозяин квартиры, который устроил невообразимое действо, и цветущая Нина. Только теперь, при свете и без повязки, я смог более тщательно разглядеть ее.
Красивая. Ухоженная. Младше супруга, то есть того возраста, который у следящих за собой женщин определить невозможно. Да и не нужно, если быть честным. Ростом – маленькая, волосы светлые, убраны сзади в хвостик. Снова в халате. На лице конфузливая улыбка, в глазах счастье.
Когда муж поднял ее с мохнатого шерстяного ковра и снял, наконец, повязку, их поцелуй длился вечность. Потом еще одну вечность. Нина не могла остановиться. Она дарила свои сладкие губы, свою нежность, свои безумно-счастливые глаза как единственно возможный ответный подарок, который могла сделать сразу. Теперь она порхала по кухне, с нескрываемым смущенным удовольствием тоже рассматривая меня. Кажется, не разочаровалась. Это грело и весьма.
Чай был налит, мы дружно расселись на кухонном уголке: я на узкой стороне, они вдвоем на широкой.
– Это Олег, – представил меня, наконец, Владлен Олегович.
Невысказанный вопрос продолжал висеть в глазах супруги. Шею мужа словно стягивала удавка любопытства, с каждым мигом все сильнее. Он рассмеялся.
– За ним гнались бандиты, я спрятал. – Вслед за этим Владлен Олегович обратился ко мне: – Не жалеешь, что попал к нам?
Нина вспыхнула, как новогодняя елка, скулы напряглись. Я резко опустил взор.
– Нет.
– Вот и славно. – Владлен Олегович отхлебнул из чашки.
Некоторое время никто ничего не говорил. Нина постреливала из-под опущенных век то на мужа, который деловито уминал печенье, то на меня, не знавшего, куда девать руки. А я, изнутри сгрызаемый невообразимостью наставшей домашней идиллии, наконец, решился:
– Можно вопрос?
– Можно. Но на ответ особо не рассчитывай.
– Почему? – Произошедшее по-прежнему не укладывалось в голове. – Не почему на ответ не рассчитывать, а вообще: почему?
ebooksa