— А может, она шпионка? Или он? — предположила Брамс бодро.
— Почему? — опешил Натан.
— Ну не знаю, обычно так скрываются именно шпионы. В книгах, имею в виду, — несколько смутилась Аэлита. — Если эти сказочные существа воевали, почему бы им не заниматься шпионажем?
Титов усмехнулся, а потом улыбка медленно сползла с его лица, что в сочетании с пустым рассеянным взглядом смотрелось достаточно жутко.
— А и впрямь, — медленно проговорил поручик. — Ровно всё один к одному складывается, и ниточка ко «Взлёту» сразу становится более чем объяснимой. Секретов там полно, да и замешан во всём этом деле сильный вещевик, то есть человек более чем сведущий во всяких необычных вещах. Навалова — проститутка, причём, если положиться на слова хозяйки борделя, пользовалась она успехом у мужчин солидных, с положением. Так, может, её услугами пользовались для наблюдения за кем-то из высокопоставленных лиц завода?
— А почему её вообще убили? Ну, Навалову?
— Да леший знает, — поморщился Титов. — Может, наглеть начала, может, подозревать что-то ненужное, а может, надобность в ней отпала. В последнем случае у нас есть нешуточный повод для беспокойства: если от неё избавились, получается, злодей добился поставленной цели.
— А остальные жертвы? — продолжила Аэлита, и поручик слегка скис.
— Вот тут не представляю, как их можно привязать к шпионажу. Но, надеюсь, выясним. Может, злодей и впрямь оказался маньяком? Навалову убил за дело, потом его повело и вместо того, чтобы спокойно избавиться от трупа, он вот так затейливо выставил на всеобщее обозрение и принялся за других?
— А что еще складывается «один к одному»?
— Например, нелюбовь к этому злодею русалок, которых поминал язычник с острова. Участие пришлой нави, мне кажется, прекрасно объясняет эту неприязнь. Кстати, не мешало бы нам к языческому старосте съездить, парой слов перемолвиться. Похоже, про местную нечисть Рогов знает не меньше Боброва. Кстати, надо бы поделиться этими размышлениями с Бобровым, как думаешь? Или ограничимся пока Русаковым? Всё же это его хозяйство.
— Давай ограничимся, — с энтузиазмом согласилась Брамс. — Не нравится мне этот Бобров. Может, он тоже в чём-то замешан? А то он такой противный…
— Да уж. Ладно, пока у нас есть только подозрения, стоит отложить этот визит на потом. Хотя версия очень правдоподобная, ты молодец, — похвалил он. — Но всё же не даёт покоя смерть двух других женщин, шпионаж плохо сочетается с безумием. Впрочем, довольно переливать из пустого в порожнее. Куда тебе больше хочется, на остров или в подземелья? — предложил поручик и не удержался от смеха при виде ответного выражения лица девушки. Та, кажется, готова была разорваться от невозможности выбрать что-то одно, и взгляд вещевички сделался несчастным и потерянным, словно у голодного котёнка.
— Не знаю, — наконец, жалобно вздохнула Аэлита. — Мне и туда и туда хочется!
— Ладно, пусть будет остров, пока погода хорошая. Тем более для этого снова переодеваться не надо, — решил поручик. — К тому же Ρогов может что-нибудь по делу сказать и помочь договориться с навьями. А вот вечером или уже завтра, как получится, пойдём разыскивать свидетелей. Ещё бы, конечно, за Горбачом проследить, уж больно много к нему вопросов, но сделать это незаметно вряд ли получится. Особенно если замешаны потусторонние силы, — нехотя признал Натан. — В общем, пойдём. Надо только узнать у Михельсон, не присылали ли документы из Киева. А ещё нужно вернуть твоего железного коня и озаботиться его ремонтом.
— Спасибо! — просияла Брамс.
За последними событиями про верного «Буцефала» она, к стыду своему, подзабыла.
Визит в двадцать третью комнату не затянулся. Михельсон на месте не оказалось, там вообще мыкался один только Никитин, подвернувшийся ей перед уходом под руку и потому оставленный за старшего. Общими усилиями они с Титовым осмотрели окрестности стола Элеоноры, но ничего похожего на письмо из Киева не нашли. Просьбу выяснить судьбу мотоциклета и вызволить его из застенков Андрей обещал передать, а больше в Департаменте поручика ничто не держало.
Глава 23. Чужой среди чужих
Погода сегодня радовала: по ослепительной, по-весеннему яркой ещё лазури плыли пушистые облака, и каждое из них вместе с тенью приносило порывы сырого, прохладного ветра. Тот облизывал разогретый солнцем мир и людей и дарил облегчение. Зыбкое зеркало речной глади дрожало мелкой волной и рассыпало слепящие блики.