— Лиза. Лунина. Покойная сестра этого… убивца дерганного. Моя первая любовь. На старости лет да перед лицом смерти, — канцлер незаметно перешел на пафос дешевой пьески, — такое вспоминаешь отчетливо, особенно, когда видишь во плоти…
— Вынужден разочаровать, — вклинился кавалергард. — Это был не призрак, а вполне живая племянница Лизы, прибежала на вопль папеньки. Изумительное фамильное сходство, но никаких привидений. Ваше преосвященство, опрос потерпевшего закончен.
Там временем котик обходил оглушенного Лунина. Он двигался аккуратно, будто перетекая, осторожно ставил лапки так, чтобы не испачкаться в крови.
Рядом с забинтованной культей Дымок снова поднял свой роскошный пушистый хвост.
Отец Георгий скосил глаза на кавалергарда. Тот пристально смотрел на Дымка, но охранителю показалось, что мысли господина фон Рауха витают где-то очень далеко от залитой кровью гостиной.
Глава 3. Арест
В столичном особняке Луниных было тесно от людей в форме. Где-то на первом этаже бестолково метался испуганный дворецкий, изменивший своему величавому спокойствию.
Несмотря ни на что, свои обязанности он исполнял исправно — через несколько минут слуги зажгли свечи во всем доме.
Элизу усадили в большой гостиной, даже пустили к ней горничную с нюхательной солью — но барышня Лунина отказалась от помощи. Элиза замерла в кресле, сжалась от испуга, только переводила взгляд с одного вооруженного человека на другого.
Молодой полковник с нашивками личной императорской гвардии отдавал короткие приказы подчиненным. В его глазах плескался злой, веселый азарт.
На Элизу пока никто не обращал внимания, только замер в углу один из гвардейцев — сторожить.
Какие-то люди выносили бумаги из отцовского кабинета. Кто-то методично и тщательно обыскивал дом, кто-то допрашивал слуг внизу.
Элиза долго, не шевелясь, смотрела на своего охранника-конвоира. Он стоял в полумраке, и в мягком свете свечей мог бы показаться статуей или тенью. Элиза, сама не зная, почему, не сводила с него глаз. Глядела на посеребренные пуговицы мундира, на красную выпушку, на крошечную соринку, прицепившуюся к сукну у воротника (и как разглядеть сумела?), на подбородок с едва заметным порезом от бритвы… Вцепиться бы ногтями!
Гвардеец не встречался с ней глазами — видимо, устав запрещал. Или не интересна ему была очередная арестантка? Он дернул головой, как будто стряхивая что-то незаметное, и снова замер.
Элиза зябко вздрогнула. Теплый летний вечер не спасал от ледяного ужаса. Будто ее, как в старые времена, вывезли в заснеженный лес и сказали — иди! Ищи избушку ведьмы, или Морозко, а скорее — смерти своей в ближайшем овраге.
Впервые в жизни рядом с Элизой не было никого, кто сказал бы, что делать. Ни матери, ни отца (за что ты так со мной?!), ни строгой няньки или монашки-учительницы.
Разрыдаться?
А кто станет тебя утешать? Конвоиры?
Кому ты нужна, девочка?!
Элиза заставила себя отвести взгляд от охранника и посмотреть на два портрета на стене. Мир сошел с ума. Привычная жизнь теперь казалась счастливой, недоступной сказкой, но хотя бы они — пусть нарисованные! — остались прежними.