– Одноразовые, как просил. – Бэрон подал Генри целлофановый мешок с сотовыми телефонами. – Но прежде чем ими пользоваться, может заглянешь в Картахену?
Генри не ответил – похоже, всерьез обдумывал предложение.
– Там хорошо, – добавил Бэрон, обращаясь и к ней тоже. – Анонимность и безопасность гарантированы.
В глазах Генри мелькнула искорка, на мгновение Дэнни показалось, что он согласится. Но когда он заговорил, тон был извиняющимся:
– Бэрон, мы увязли в дерьме. Я уверен, что Джека Уиллиса уже нет в живых.
Бэрон впервые с момента встречи перестал улыбаться.
– Черт! За вами был хвост?
– Нет.
– Значит, будет. Поехали. Пончик, можно взять один из твоих крекеров? – Бэрон кивнул на коробку печенья. – Я обед пропустил. И завтрак тоже.
Дэнни совсем забыла, что держит коробку в руках, и протянула ее пилоту.
– Наберитесь терпения, – бросил через плечо Бэрон, запуская двигатель. – В дороге будет шумно.
Дел Паттерсон был человеком, которого всегда преследовали проблемы.
Его жизненный путь никогда не был гладким. Вечно возникали какие-нибудь срывы, а после них – новые осложнения. С юного возраста Паттерсон научился думать на ходу, переобуваться на лету, не забывать о подстраховке. Благодаря этому свойству он скорее всего и попал в РУМО, где освоил свою нынешнюю специализацию. Комфортнее всего он чувствовал себя вне привычной зоны комфорта.
Недавние события однако заставили напрячься даже его. Он не мог припомнить времени, когда его одновременно не одолевал бы десяток проблем, приближающихся к точке кипения. Одни были личного свойства – он полысел и отрастил живот, кровяное давление – как у человека на двадцать лет его старше и на двадцать пять килограммов тяжелее, тяга к выпивке была сильнее желания побороть алкоголизм. Все это, в свою очередь, было вызвано непрекращающимися неприятностями, прямо или косвенно связанными с жизненными угрозами США, а подчас – всему миру.
Он не мог поделиться грузом забот с кем-либо вне стен конторы. Паттерсон не имел права говорить посторонним, где работает. Он даже семье не мог рассказать, чем зарабатывает на жизнь, из-за чего жена стала бывшей, а сын… ну, он пока еще подросток, а от подростковых проблем есть только одно лекарство – взросление. Хотя и оно не всегда действует.
Видимо, поэтому в голову Паттерсона лезли навязчивые мысли – а не рассказать ли случайным людям, не имеющим секретного допуска, чем он занят? «Я организую точно выверенные похищения и ликвидацию людей в других странах, чтобы свободный мир мог жить в безопасности». Как бы их переклинило! Желание это было особенно сильным прямо сейчас, в кабинете директора школы, где учился его отпрыск.
Его не впервые вызывали сюда сидеть и слушать длинный список тяжких прегрешений и проступков сына. Всем известно, что преподавание в школе – тяжелое, действующее на нервы, неблагодарное занятие, а работа директора школы – и того хуже. Но иногда Паттерсону страшно хотелось прервать нытье директора фразой вроде: «Что вы говорите! Мне очень жаль, что он опять плохо себя вел. Я был страшно занят подготовкой убийства кого надо в другом конце света в интересах нашей национальной безопасности – ну, вы понимаете… предотвращением террористической атаки на территории США – что, видимо, не обратил должного внимания на тревожные сигналы».
Мужик проглотил бы язык.
– Дома он себя тоже так ведет? – спросил директор школы, отрывая Паттерсона от грез наяву.
– Не думаю, – Паттерсон упустил нить разговора. – Не знаю. – Он обернулся к сыну, ссутулившемуся в соседнем кресле в типичной подростковой позе дерзкого безразличия. – Ведешь?